Юй Ливэнь не имела привычки подшучивать над людьми и сейчас говорила вполне серьезно. Тот, кто болен, как никогда нуждается во внимании и заботе близких. Лю Юйин горячо поблагодарила и сказала, что тем же вечером что-нибудь принесет. Пока Юй Ливэнь раздумывала обо всем этом, зазвонил телефон.
— Алло! Вам кого?
— Это ты, Ливэнь? Подожди меня вечером, я за тобой приду, — раздался крик Чэнь Юнмина. Он, должно быть, звонил из автомата, в трубке был слышен шум и треск.
— Придешь за мной? — удивилась Юй Ливэнь. Со дня свадьбы такая блажь ни разу на мужа не нападала. Что ж сегодня стряслось? — Ты где сейчас?
— В городе.
— Зачем ты приехал? У тебя же отгул. — Она слегка рассердилась. Проработал всю ночь и даже не отдохнул как следует. Что за дела такие — двух дней обождать не могут?
— Ничего не поделаешь, дело срочное. Увидимся, расскажу. Сейчас неудобно. В общем, кончишь работу, жди. Хорошо?
Хорошо или плохо — что спрашивать, если сам уже все решил? Но в его уверенности, что она будет ждать, вовсе не было ни мужского превосходства, ни мужнего деспотизма. Была лишь вера во взаимную любовь и в то, что желание одного из них — обоюдное их желание.
После работы она сунула в сумку несколько медицинских журналов, бросив взгляд на свое отражение в дверном стекле, пригладила волосы, сняла с вешалки плащ и, уже на ходу его надевая, понеслась вниз по лестнице. Ей самой было смешно. Ну еще бы — опять, как когда-то, летит к нему на свидание! За столько лет не устали любить друг друга. Но, увы, его не было: у здания нет зеленого джипа, на котором обычно ездит ее муж. Она села на скамейку напротив ворот больницы, предвкушая, как вскоре увидит решительное, столь милое ей лицо Чэнь Юнмина.
Уборщица во дворе выметала последний мусор. Юй Ливэнь любила свою больницу. Крашенный бежевой краской корпус был уже старым, на углах и под крышей виднелись подтеки, оставленные дождями или стаявшим снегом. Издали здание походило на переполненный бак, из которого непрерывно течет какая-то темная жидкость. Но это невзрачное здание было для Юй Ливэнь родным домом. Родной старый дом. Тут она выросла, нашла свое место в жизни, встретила Чэнь Юнмина, родила двух детей. Эта больница напоминала ей маленькую захолустную станцию, на которой не останавливаются скорые поезда, не говоря уже об экспрессах. Среди снующих здесь пассажиров нет важных, в красивых пальто особ, приезжающих на машинах со своими людьми. Не видно и франтов в модных туфлях, с шикарными чемоданами на колесиках. Здесь бывает лишь простой деревенский люд. Кошелки в руках, корзины на спинах, узкие в шагу брюки, синие домотканые кушаки, крепкий, дерущий горло и нос самосад. На маленькой этой станции работают только начальник, кассир (он же, видимо, контролер), диспетчер (он же стрелочник) да сигнальщик… Но каждый из них старателен, добросовестен, верен долгу, каждый честно делает свое дело, не считая, что переводить стрелки вручную в наше время уже неприлично.
Что бы там ни говорили, а общество состоит в основном из таких людей. И она, Юй Ливэнь, тоже из их числа. У нее нет каких-то выдающихся способностей, ее имя не впишут в историю медицины, ее не пошлют с докладом на конференцию по обмену научным опытом. Но, проверяя у человека пульс, она считает не тридцать секунд, а ровно минуту. И не может, прослушивая больного, разговаривать в то же время с другими, не может спать на ночном дежурстве, не может измученному до крайности болезнью заговаривать зубы учеными терминами… Долг врача — не войти в историю медицины, а нести помощь страдающим и спасать от смерти. Юй Ливэнь до сих пор сохранила студенческую привычку каждый вечер возвращаться мыслями к сегодняшнему дню: хорошо ли она прожила его, не сделала ли ошибок? Сейчас, в этот дивный осенний вечер, поджидая мужа, она чувствовала усталость после напряженной работы, но вместе с тем была довольна собой.
Пятнадцать минут восьмого. Почему же он до сих пор не приехал? Юй Ливэнь начала тревожиться. Чэнь Юнмин всегда бережно относится ко времени, даже просто пунктуален. На заводе, проводя совещания, собрания и планерки, он на каждое выступление дает не более десяти минут. «Ограничивать время полезно потому, — говорит он, — что это вырабатывает способность коротко излагать самую суть. Мы не можем позволить себе пустопорожние марафонские речи. Десяти минут мало? Если выступят десятеро, это будет уже час сорок, а ведь нам еще нужно время на выработку решения». В самом начале собрания или совещания он выкладывает перед собой часы и, как только десять минут истекают, беспощадно обрывает выступающего. Кое-кто поначалу не мог с этим смириться. Вопрос, требовавший решения, оставался необсужденным, а после собрания у директора находилась другая работа. Как быть? Приходилось ждать следующего собрания, совещания или планерки, что отрицательно сказывалось на производстве, да и выговор схлопотать можно было. Так что те, кто не умел выступать лаконично, в спешном темпе взялись за повышение своего ораторского мастерства.