Зарин Андрей Ефимович
Тяжелый хлеб
Андрей Зарин
Тяжелый хлеб
I.
Наступил сквернейший осенний вечер, когда наши злополучные странники подъехали к уездному городишку, от которого ждали поживы.
Все время с неба сыпался мелкий частый дождь, перемешанный со снегом, и дул холодный ветер. Когда он налетал внезапным шквалом, то словно из ведра выплескивал на бедных путников массу ледяной воды и обдавал их таким холодом, что от него дрожала даже несчастная кляча, с трудом волочившая телегу по грязи.
Ольга совершенно закоченела и ее холодные руки уже не грели тела замерзшей кошки, равно как и оно не могло согреть холодных рук Ольга. Михаил Сусликов, сидевший рядом с нею на доске, положенной в виде скамьи на края телеги, тоже не мог согреть ее объятиями своих насквозь промокших рукавов и лязгал от холода зубами не хуже голодного волка.
Что же касается Антона, приютившегося на дне телеги у их ног, то он совершенно превратился в намокшую губку, несмотря на то, что прикрылся двумя флагами и даже, в отчаянии, обручами, обмотанными красным сукном.
-- Вот он и город! -- заявил мужичонка, балансируя на тонкой жерди передка телеги и опираясь, словно кавалерист в стремена, растопыренными ногами в жидкие оглобли.
-- Куда ехать-то?
-- К постоялому! -- ответил Сусликов: -- где он?
-- Подхлестни лошадь-то! -- взмолился Антон.
-- Дойдет! -- успокоил его мужичонка и зачмокал губами. Лошадь снова зашлепала по грязи, с трудом волоча телегу. Справа и слева среди непроглядной тьмы мелькнули бледные огоньки, раздался охрипший собачий лай и телега въехала в город.
Прошлепав добрых десять минут по грязи, лошаденка, наконец, дотащилась до постоялого двора, приветливо выставившего, наподобие маяка, фонарь, который в непроглядной темноте ненастной ночи казался висящей в воздухе звездою, и только жалобный визг его ржавой петли о ржавый шест разрушал эту иллюзию.
Михаил Сусликов быстро соскочил с телеги и забарабанил в ворота. Через минуту из калитки вышел сгорбленный старик.
-- Помещение нам, да самоварчик! -- торопливо заявил Сусликов.
-- А кто такие будете? -- кутаясь в зипун, спросил старик.
-- Артисты, представления давать! -- нетерпеливо ответил Сусликов. Его ответ произвел на старика магическое действие. Он моментально бросился назад в калитку, захлопнул ее и стал криком ругаться:
-- Шаромыжники! Впусти их? Вон -- от ворот, не то собак спущу! Дьяволы! Тальянцы куцые!..
Сусликов побледнел и грустно взглянул на телегу.
-- Поедем дальше! -- молящим голосом произнесла Ольга.
Сусликов молча уселся на прежнее место, а тем временем старик надрывался за калиткою от крика.
-- Я вас, оглашенные! -- Узнаете собачьи зубы! Арапка, Вертун! -- звал он откуда-то собак.
-- Не любит! -- заметил мужичонка, перебирая веревки, заменявшие вожжи; -- потому, что артист, что жулик -- все единственно!
-- Вези, братец, к следующему! -- ласково сказал Сусликов.
-- Этто можно! Только все один толк: по шее! Н-нну! -- крикнул он на лошадь.
-- И невдомек мне этто, -- рассуждал он по дороге: -- теперя что я с вами сделаю, а? Теперя и меня из-за вас не пустят. Черти, право, черти...
А холодный осенний ветер все свирепее обдавал их брызгами ледяного дождя и с яростным воем метался вокруг них.
Телега снова остановилась у фонаря.
Высокий с глупой рожею парень распахнул ворота, и Сусликов облегченно вздохнул.
-- Самоварчик! -- сказал он, входя в просторную горницу: -- да отведи, тетка, комнату!
-- Сейчас, кормилец! -- ласково ответила толстая баба и взялась было уже за огромный самовар, как на пороге показались: Антон с красными обручами в руках и Ольга с кошкою. Баба вдруг встрепенулась.
-- Никак -- фокусники будете? -- спросила она, ставя самовар на место.
У Сусликова дрогнуло сердце.
-- Фокусники, тетка! -- сказал он и прибавил: -- пусти, Христа ради! Мы тебе зла не сделаем! Смотри, какая погода!
Но баба не слушала его и, вся красная от досады, кричала:
-- Вон! Сей секунд вон! Степка! Паршивец! Нешто не видел ты, что за народ? Гони их в зашей!
Высокий парень вбежал в горницу. Ольга заплакала. Сусликов торопливо повернулся к сеням.
Мужик покорно влез снова на передок телеги.
-- Ишь, ведь, горемычные, словно псы какие? Везде в зашей! Вот горе-то! -- говорил он и в голосе его уже слышалось сочувствие.
Ольга плакала. Ей казалось, что внутри ее все сотрясается от мучительного холода. Михаил Сусликов с тоскою думал: прогонят или нет? А Антон в мрачном отчаянии старался спрятать мокрые флаги под пальто и предлагал выбросит кошку.