«Проза Кулиса лаконична, фраза его емка, чувственный накал велик… Эрик Кулис имеет свой эстетический и этический идеал… с точки зрения охвата жизни его рассказы вполне могли бы стать сюжетом широко развернутого романа…»
Эвалд ВИЛКС
ТЯЖЕЛЫЙ УДАР
На столе передо мной песочное пирожное и чашка кофе. За открытыми окнами, на дворе, шуршат листвой на горячем июльском ветру яблони, и я с куда большим наслаждением хлебал бы сейчас из глубокой глиняной миски кисловатую курземскую скабпутру — квашу.
Песочные пирожные стоят также перед моим отцом и папой Лонии. Мы сидим за круглым столом, и у всех у нас серьезные лица. В том числе и у Лонии.
Мой отец держит руки под столом, он стыдится их — слишком уж глубоко въелись в кожу масло и железная ржавчина.
Смотрю на свое пирожное и вижу, что один уголок у него чуть открошился. Оттуда и начну.
Папа Лонии вымучивает улыбку и говорит:
— Не стесняйтесь, гости дорогие, а то… э-э… кофе остынет…
И вытаскивает руки из-под стола: они у него тоже темные от металлической пыли.
Наши с Лонией родители работают слесарями-ремонтниками на заводе радиаторов центрального отопления. Они из одной бригады.
— Кхм… — неуверенно кряхтит мой отец и пытается взять чашку. Папа Лонии берет осторожно чайную ложку и тут же роняет ее на пол. Отец делает вид, будто ничего не заметил, и говорит: — Кофе нонче самых различных сортов, но я больше всего люблю бездымный. — Да, безосадочный, он действительно самый лучший, — признательный за выручку, отвечает папа Лонии.
И оба наших славных предка, встреченные бесчисленное множество раз нами с Лонией в замасленных, измазанных ржавчиной комбинезонах у ларька на углу, где они привыкли пить пиво прямо из горлышка и задорно подмигивать хорошеньким женщинам, принимаются чинно и благовоспитанно, со сложенными трубочкой губами, потягивать маленькими глоточками кофе.
Меня несколько смущает лишь то, что Лония не в брюках. В остальном чувствую себя вполне прилично, хотя я у нее на квартире впервые.
Лония, дружище… Помнишь, как мы перебирались, не раздеваясь, через реки, ночевали на мокрых от ливней пшеничных полях под черным карпатским небом и питались три дня подряд незрелым горохом, пересекая в кузовах грузовиков, с талонами автостопа в кармане, Литву, Белоруссию и Украину? А сейчас мы должны сидеть так же смирно, как однажды на обочине автострады Москва — Брест — Варшава, когда я впервые осознал, что ты — девушка.
Поднимаю чашку (по правде говоря, мне все-таки лучше пришлась бы по вкусу скабпутра) и смотрю в глаза Лонии. Ну, конечно же, там прыгают знакомые озорные искорки!
— Говорят, если напиться этого, как его там, бездымного кофе, то ночью спать не будешь… — Благополучно справившись с крошечной чашечкой, отец облегченно вздыхает.
— Раньше, когда была еще жива моя супруга, — говорит папа Лонии, — мы больше чай пили. Вроде бы он для здоровья полезней.
Отец кивает седой головой. Мою мать убило балкой во время бомбежки, и воспоминания о ней для отца словно шлагбаум, отделяющий прошлое от настоящего.
Съедены наконец и песочные пирожные. Отец покашливает, достает портсигар и открывает его.
— Подымим, Оскар!
— Дело говоришь, Петер! — оживляется папа Лонии.
Оба закуривают, на лицах благодать. Минуту спустя чувствую, что отец наступает мне на ногу.
«Начинается!» Я подмигиваю Лонии.
Отец делает несколько глубоких затяжек и выпрямляется.
— Пришел я к тебе, Оскар, не просто так, а по важному делу…
Оскар тоже глубоко затягивается и с деланным недоумением поднимает глаза. Он усердно изучал этикетку спичечного коробка.
— Что случилось? Опять этот чертов мотоцикл барахлит? Ведь еще недавно, прошлым летом, мы поставили новый поршень…
Отец покачивает головой.
— Нет, приятель, на сей раз дело намного сложнее. Вот не знаю только, как начать…
— Не крути, Петер, выкладывай все, как есть! — Оскар застегивает воротничок сорочки. — Не одну пару рукавиц на общей работе содрали, не один пуд соли вместе съели…
Отец торжественно откашливается.
— Присматриваюсь я с некоторых пор к твоей дочке, Петер, и пришел вот к какому выводу: лучшей жены для моего лоботряса вряд ли найти. Как ты считаешь? — Он берет новую сигарету, чиркает спичкой и поглядывает на Оскара.
— Признаться, я об этом даже и не думал, — Оскар водит рукой по канту стола. — Ошеломил ты меня, просто как пневматическим молотком в лоб вдарил…
Какое-то время он молчит, рассматривая меня, потом говорит: