Но Грелль был уже далеко. Роффи подошла к краю утеса и посмотрела вниз. Там было глубокое ущелье с мелкой извилистой речушкой посредине. Грелль ловко прыгал с одного камня на другой, спускаясь вниз. Видно было, что он хорошо знает эти места. Девушка закуталась в плащ и села на большой валун. Прямо над ее головой высоко в небе парил орел.
Через полчаса она сидела в своей шляпе, они с Греллем ели ее бутерброды. Роффи весело смеялась, слушая рассказ симпатичного ливнаса о том, скольких чудовищ он победил, пока искал ее шляпу. Ее смех, подхваченный эхом, рассыпался по ущельям веселыми горошинами, такими же, как на ее любимом платье.
Вечером, когда Грелль проводил ее до дому, Роффи нашла в почтовом ящике письмо от Лерр. Это была свежая фотография. На ней Лерр стояла под пальмой со связкой бананов в руке. Сбоку была пририсована стрелка, и размашистый почерк Лерр извещал: 'Это бананы'.
И тут Роффи сделала совершенно не свойственную ей вещь. Она взяла карандаш и нацарапала рядом: 'Черт возьми, я знаю!
* * * * * * * * *
Маленькая болотная кикиморка сидела на кочке, обхватив руками колени. После того, как бабушка ее отшлепала, и без того плохое настроение было испорчено окончательно. Надо же, думала она, я, такая молодая, красивая… в этот момент она поправила свои взъерошенные зеленые косички… да, такая умная и образованная, вынуждена жить такой серой неинтересной жизнью. Почему некоторым повезло родиться в лесу, в чудесном раскидистом дереве, а ее угораздило появиться на свет в какой-то паршивой болотной кочке? Она обвела взглядом вокруг. Повсюду простиралось болото с торчащими из него кочками, да камышами. На соседнюю кочку прыгнула лягушка и уставилась на нее желтыми глазами. Кикиморка показала лягушке язык и крепче обняла замерзшие колени.
Вдобавок у нее прохудились резиновые сапоги, когда она напоролась на огромную колючку и теперь в них весело плещется вода. Почему? — она снова бросила гневный комок мыслей в пространство — я должна все время, круглый год, ходить в этих уродливых сапогах? Разве это не преступление прятать такие красивые ножки…тут она достала из сапога мокрую, посиневшую от холода ногу…ну конечно, такие ножки нужно обуть в красивые хрустальные туфельки, ну или на худой конец сошли бы и кожаные. Она снова засунула ногу в холодный сапог и тихо выругалась. Вот найти бы гору бриллиантов…она мечтательно закрыла глаза…и представила себя восседающей на вершине огромной сверкающей горы. Она непременно станет самой богатой кикиморкой! И когда ее младший брат попросит у нее, пусть даже самый крохотный бриллиантик, она лишь злобно рассмеется ему в лицо! Кто вообще придумал этих младших братьев, думала кикиморка с раздражением, только успела представить богатство — он тут, как тут.
Недалеко она увидела тощего хромоногого ливнаса со смешной косичкой. Он тихо разговаривал о чем-то с двумя оборванцами, живущими в болотных кустах. Один из них все время размахивал руками и громко смеялся. Потом все трое ушли в сторону леса.
Вот и все развлечение, грустно подумала кикиморка, так будет каждый божий день, дырявые сапоги, лягушки, хромоногие незнакомцы и знакомые оборванцы, сопливый младший брат и бабушкины выволочки. Она уж было начала представлять себя преждевременно увядшей средь кочек и комаров, как вдруг увидела приближающуюся фигуру пожилого ливнаса.
'Надо же, — подумала кикиморка, — не хромает, и одежда не оборвана, вполне приличный господин. Даже с очками', - добавила она, когда он подошел поближе.
Ливнас был высоким и худым, длинные руки с большими ладонями торчали из рукавов. Он слегка сутулился, а может, это только казалось из-за шарфа, накрученного вокруг шеи в несколько обхватов. Темные глазки, спрятавшиеся за стеклами круглых очков, смотрели настороженно и чуть-чуть виновато. Кустистые брови были похожи на разводные мосты, которые так и не соединились, замерев в немом изумлении. Седые кудряшки волос непослушно торчали во все стороны, делая его похожим на огромный одуванчик.
Незнакомец держал в одной руке большую банку, а в другой длинный сачок. Ливнас внимательно посмотрел на кикиморку поверх очков и, улыбнувшись, сказал:
— Приветствую тебя, дитя природы!
Кикиморка заерзала на кочке и торопливо ответила:
— Вы, наверное, меня, дяденька, с кем-то спутали, мою маму Фисой звали.
Ливнас поставил банку на кочку и тихо засмеялся.
— В самом деле? Ну а тебя как зовут?
Кикиморка подскочила на ноги и бойко ответила:
— Имя мое Эсмигунда Виргитта Герминтюса!
Ну не говорить же этому почтенному господину, что ее зовут просто Баська.
— Надо же, — удивился ливнас, — как длинно! Герминтюса, значит, — он задумчиво почесал подбородок. — А можно, я тебя буду звать просто Тюса? Видишь ли, я так стар, что, боюсь, мне не запомнить такое сложное имя.
— Конечно, можно! — кикиморка сделала снисходительный жест и шаркнула ножкой. Вода в этот момент в сапоге чавкнула, и из дырочки потекла тонкая струйка воды.
— Где же ты, Тюса, так ноги промочила? — сочувственно спросил ливнас.
— Клад искала, — серьезно ответила кикиморка, стряхивая с себя сухую траву. — Вы ведь тоже сюда за кладом пришли, так ведь? — спросила она, кивнув на его огромную банку.
Ливнас засмеялся так, что чуть не уронил очки в болото.
— Видишь ли, дорогое дитя — проговорил он, вытирая слезы рукавом пиджака, — клады в прозрачных банках носить опасно, поэтому пришел я за пиявками.
— За пиявками! — кикиморка запрыгала на одной ноге. — Ой, здорово! Пойдемте, я вам такое место покажу!
Через час, когда они вместе наловили полную банку пиявок, кикиморка знала про ливнаса почти все.
— Ой, как это, наверное, интересно — работать в аптеке! — она мечтательно закатила глаза. — Возьмите меня к себе работать, дядюшка Фабиус! — вдруг неожиданно для себя самой, выпалила она. Я согласна на любую работу!
Фабиус серьезно посмотрел на кикиморку.
— Именно сегодня утром, — сказал он, медленно произнося слова, — я подумал о помощнике. Руки стали уставать толочь ингредиенты. А как освоишься, будешь выполнять более сложные операции. Только нужно согласие твоей бабушки.
У кикиморки от счастья просто кругом пошла голова. Интересно, что такое ингредиенты? Наверняка драгоценные камни, наподобие брильянтов!
Когда они с Фабиусом зашли в кочку, она выпалила опешившей бабушке:
— Бабушка, отпусти меня в лес на работу, я буду толочь в ступе драгоценные камни и оперировать больных!
Кикиморка сложила руки на груди и вся светилась от счастья, что в ее речи появилось столько умных слов.
Бабушка устало махнула рукой и, вытирая со стола крошки, пробурчала:
— Иди куда хочешь, все равно толку от тебя никакого. Адрес оставь на всякий случай. А Вы ей там спуску не давайте, чуть что — хворостиной!
Кикиморка наспех собрала вещи и, скорчив рожу ошалевшему брату, гордо пошла навстречу такой манящей взрослой жизни.
Ну вот, думала она, теперь я Тюса. А Баську, вместе с дырявыми сапогами она решила навсегда похоронить в мутных болотных водах.
* * * * * * * * * * *
Семья ливнасов-холмовиков Хюгельс всегда просыпалась до восхода солнца. Сейчас работы было невпроворот, ведь они совсем недавно вышли из зимней спячки. Отец семейства пожилой ливнас Керн чинил оконную раму. Два его сына — Лемис и Йон — разгружали телегу с камнями, а дочь Хита и жена Маура сеяли в грядки семена.
Керн довольно посмотрел на груду камней посреди двора.
— Нужно будет еще раз съездить, — сказал он сыновьям. — Этого не хватит.
Йон почесал затылок и пошел открывать ворота. Лемис взял лошадь под уздцы и повел ее на улицу.
— Ну-ка, Хита, пойди в дом посмотри, не подошла ли опара! — сказала Маура дочери вполголоса. — Да… еще не забудь там зеркала тряпкой протереть, такие захватанные, что срам один!
Она разогнула спину и бросила мешочек с семенами на грядку. Хита молча проскользнула в дом, прекрасно понимая, что родителям просто нужно поговорить, ведь зеркала она вчера натерла до блеска.