Ко мне подбегает Котляков. Дышит тяжело, пилотки на голове нет, видимо потерял во время боя:
— Всё? — Павел оглядывается по сторонам, поднимает второй пистолет-пулемет с пола, и тихо произносит. — Сулимова убило.
— Здесь, всё. Двоими часовыми сейчас займемся. Еще потери есть?
— Нет. Только Кутяубаеву ногу немного осколками посекло. Ерунда.
— Там под грузовиком раненый фриц. Проверь, — киваю на свешивающего из окна немца. — А этого — добей. Мало ли что. И проверь всё вокруг…
Младший лейтенант, зло, сжав губы, подносит трофейный «Вальтер» к голове немца и два раза стреляет. Поворачивается, кричит своим:
— Отделение! Ко мне!
Вместе с красноармейцами к дому бегут и мои солдаты. Они тащат под руки Курта, его пышный чуб, словно набриолиненый торчит колом. Комбинезон залит кровью. Немец идет на негнущихся ногах, в глазах плещется ужас.
Так, а как мы сейчас будем валить часовых? При планировании операции я об этом не думал. Родной русский «авось» во всей красе. Значит, придется думать сейчас. Караульным по уставу запрещено покидать пост. В данный момент они, нервно тиская в руках винтовки, напряженно пытаются понять, что происходит возле дома Степана. Сколько немцы так просидят, пока не сдадут нервы? Десять минут, пятнадцать?
Красноармейцы под командованием Котлякова рассыпались по двору, собирают оружие, проверяют дом и хозяйственные постройки. Два бойца шустро побежали к грузовикам. Хлопнул винтовочный выстрел. Понятно. Красноармейцы проверили раненого мной вертлявого немца. Нашего убитого отнесли в сторону, положили возле сарая. Подхожу к столу, устало сажусь на стул рыбоглазого. Ребята подводят ко мне Курта. У паренька совершенно безумный взгляд. Лицо белое, как мел, губы дрожат.
— Присаживайся, камрад, — добродушно говорю я, гостеприимно показывая на стул рядом с собой. Под столом в луже крови валяется герр гауптман, а на столе, все, также навалившись грудью на разбитые тарелки, лежит обер-фельдфебель. Черт. Я уже и забыл как его фамилия, вот же память девичья. Курт c ужасом смотрит по сторонам, что-то пытается произнести, но у него не получается. Шипилов с Тороповым положив руки на плечи немца, усаживают его на место. Окидываю парня взглядом. Так, а что если задействовать Курта при нейтрализации часовых? Без ненужной сейчас стрельбы и прочих гранатных излишеств. И так всю станицу переполошили. А нам еще уходить надо будет. По возможности тихо и мирно. Закуриваю сигарету, показываю рукой на залитый кровью обер-фельдфебеля стол:
— Есть не хочешь, камрад? Да ты не стесняйся! Угощайся. Смотри, картошечка еще тепленькая.
Курт не может говорить, только мелко трясётся всем телом.
— А жить? — внимательно смотрю на парня. — Жить хочешь?
— Да, хочу, — с трудом выговаривает немец и закрывает глаза.
— Отлично! Где находится второй пост? В каком звании часовой? Есть ли пароль и отзыв?
Немец медленно, иногда буквально по слогам начинает отвечать. И не потому, что обдумывает ответа. Он сейчас по-другому говорить не может.
Как только Торопов с Шипиловым выбежали со двора и побежали к северной околице, ко мне подскочил Котляков:
— Мы хозяина с женой в кухне за домом нашли. Что с ними делать? — Павел покосился на свой автомат. — Степана в расход?
Мысленно усмехаюсь. Ну, надо же! «В расход»! Так мы и всю станицу перестреляем.
— Ты, Павел не горячись, мы с тобой не суд и даже не особое совещание, — недовольно отвечаю я, и приказываю: — Обоих запереть в доме, вместе с Куртом. Всем остальным — привести в порядок оружие, занять оборону. Во дворе не болтаться. Ждать меня. Вопросы?
— Вопросов не имею товарищ… — младший лейтенант осекается. Он так и не решил, как ко мне обращаться. Но сейчас находит выход из положения. — Вопросов не имею, товарищ разведчик!
— Хорошо, я сейчас вернусь. Еще один часовой остался.
Павел понятливо кивает. Проводит ребром ладони себе по горлу, вопросительно смотрит на меня.
— Не знаю, это как получится, — отвечаю я, срываю автомат с плеча и со всех ног бегу к южной околице.
Глава седьмая
На улице ни одной живой души. Люди попрятались по домам, ждут, что последует за нашей пальбой. Правильный народ живет в этом времени, не то, что сейчас. Мои бы современники в такой ситуации уже из всех щелей снимали бой на мобильные телефоны, а некоторые, особо одарённые граждане, сейчас радостно бежали рядом со мной и вели прямой репортаж с места событий. Пробегаю по площади, тоже пусто. Щит валяется на земле, борова в луже нет. Вихрем несусь мимо куреня с железной крышей. А тут неожиданность! Старики, как ни в чём не бывало, продолжают сидеть на лавочке. Теперь перед ними появилась табуретка, накрытая полотенцем, на ней стаканы и большая пузатая бутылка с вином. Старики спокойно смотрят на меня, даже переговариваются друг с другом. Один из дедов, толкает соседа в бок, показывает на меня скрюченным пальцем. Мне живо представляется, как он комментирует: «Смотри, Фёдор, этот, как-то не очень бежит. Помнишь, как японцы в четвертом году от нас драпали? Вот те хорошо бегали, а этот — так. Словно байбак брюхатый бежит». Крайне удивленный поистине олимпийским спокойствием старых казаков, мчусь дальше. В груди уже свистит, пот льёт в три ручья, начинаю задыхаться.