По мере того, как я углубляюсь в подробности, лицо у Павла приобретает растерянное выражение. Пришлось кратко объяснить ему, почему нам необходимо так поступить. Котляков зло сжимает губы, и теребит автоматный ремень. Я быстро заканчиваю инструктаж и для проформы спрашиваю:
— Вопросы?
Неожиданно для меня Котляков начинает активно спрашивать о всяких пустяковых мелочах. Где спрятаться после отступления из станицы. Брать ли с собой воду и тому подобную ерунду. Я-то думал, что разработанный мной план — идеальный и не потребует ни единого уточнения. Оказалось, что я сильно ошибался. Что же. Учту на будущее.
— Извини, Павел, — смущенно развожу руками в стороны. — Привык, что мы — разведчики все эти дела и так отлично знаем. Нам даже не требуется ничего объяснять.
Младший лейтенант осекается на полуслове. Видно, что ему очень неудобно перед таким опытным разведчиком как я за свои нелепые вопросы. От своего вранья мне становится нестерпимо стыдно. Чтобы не видеть расстроенное лицо Котлякова отворачиваюсь в сторону. За спиной Паша виновато сипит:
— Товарищ разведчик. Вот вы сказали, что втроем бой против нас вести будете. А кто пленных останется охранять?
Да что же это такое! Когда же всё это прекратится? За всей этой суматохой, я полностью забыл, что в курене сидят два пленных немца и семья Степана. Нет. С этим необходимо что-то делать. А то если так и дальше дело пойдет, то я забуду и своё собственное имя. Неожиданно понимаю, что сильно разозлился на себя. За свою мерзкую ложь, за непроходимую тупость и идиотизм. В общем, за всё сразу. Гнев тяжелым кулаком ударяет мне в голову. Вижу встревоженные глаза Котлякова. Несколько раз глубоко вздыхаю полной грудью. Всё, хватит разговоры городить. Надо действовать. Отчетливо ощущаю, что времени у нас практически нет. Последние его песчинки беззвучно падают в стеклянную колбу вечности.
Словно в подтверждение моих мыслей, в спальню врывается Якимов, браво козыряет и поспешно докладывает:
— Товарищ разведчик! В доме напротив замечены трое мальчишек! Прячутся в лопухах за забором!
Злобно рычу, отталкиваю сержанта рукой, и выскакиваю из спальни. При моем появлении, сидящие в горнице Торопов с Шипиловым мгновенно вскакивают, тревожно вертят головами.
— Котляков! Немедленно гражданских ко мне! Руки развязать! — жестко приказываю я. — Потом у тебя будет одна минута на доведение моего приказа своим бойцам.
Павел выпучивает глаза и мгновенно скрывается в глубине коридора. Там что-то падает, и глухо грохочет. Следом раздаются сдавленные проклятия.
Открывается дверь и внутрь заходит Тухватуллин. За ним семенит худенькая женщина, а следом, зло, посматривая по сторонам, идет Аким. Женщина при виде мертвого немца горестно вскидывает вверх руки. Сразу напрягаюсь, но тут же понимаю, что жене Степана нет никакого дела до убитого фрица. Она просто увидела, во что превратилась её горница. Какой хозяйке понравится, что на полу её парадного зала валяются дохлые немцы, а пол густо заляпан кровью? Понятное дело, что никакой. Поэтому, как можно более вежливым тоном спрашиваю у казачки:
— Вас как зовут?
— Наталья.
— А по отчеству?
— Петровна, — после небольшой паузы отвечает казачка.
— Прошу простить меня, Наталья Петровна за беспорядок, что мы тут у вас развели, — широко развожу руками и виновато склоняю голову. — Но ничего не поделаешь. Война.
Жена Степана смотрит на меня недобрым взглядом, недовольно поджимает губы, но ничего не говорит в ответ.
— Наталья Петровна, — мягко произношу я. — В летней кухне я видел на печи несколько горшков. Я так понимаю, это вы ужин для немцев готовили?
Казачка кивает, причем явно не понимает, к чему я клоню.
— Тогда прошу вас пройти в кухню, и закончить приготовления к ужину, — вижу, что Наталья собирается сказать мне, что-то весьма нелицеприятное и быстро добавляю. — Кстати, Степан Миронович вас там ждет.
Казачка замирает и подносит скрещенные ладони к груди.
— Идите, и ничего не бойтесь. Вы в безопасности, — жестом показываю Тухватуллину, чтобы он освободил выход и машу рукой сыну Степана. — А вы что стоите Аким Степанович? Идите. Отец ждет.
Паренек широко открывает рот, утирает рукавом рубахи лоб, подхватывает мать под локоть и быстро выбегает из куреня.
Молодец. Не растерялся. Справный казак из него получится. Потом понимаю что, скорее всего Аким уйдет в сорок третьем году вместе с немцами и больше никогда не вернется в свою станицу. Печально вздыхаю, сжимаю кулаки и подхожу к сундуку.