В Липном ещё более-менее приличные ребята собирались, но и там началось разложение. Я решил, что последнее лето туда хожу. Так и вышло.
В тот вечер получилась, как говорят, взрывоопасная ситуация. Она и рванула, как сарай Валерика-бухарика, который додумался баллоны с пропаном и с кислородом вместе держать. Дашка явилась с каким-то новым, а вокруг них Джек, это Дашкин бывший кавалер, круги нарезал, но подойти так и не решился. А к Гришке брат двоюродный приехал, с зоны недавно откинулся: сидел за хулиганку, а понтов выше крыши. Так и бывает: серьёзный человек без дела возникать не станет, а шавка мелкая хочет всем свою крутизну показать. Ну и показал… свой богатый внутренний мир, так сказать. А виновата во всём Настенька, панкушка наша недоделанная. Она притащила коробок наркогрибов, только кроме Гришкиного братца, Дашкиного парня, Джека и её самой никто их жрать не стал. Дашкин парень грибок зажевал и говорит: «Что ж, уподобимся берсеркам». А Гришкин брат — забыл сказать, его Миха зовут… точнее, звали — сразу на него попёр: «Чё сказал? Кто гандон?» Тот пацан стал было Михею втирать — мол, были такие воины в древней Скандинавии, мухоморов нажравшись, в боевое бешенство впадали. А Миха не слушает: «Нет, пацан, ты совсем, я гляжу, базар не фильтруешь, ты на кого в натуре быкуешь?..»
Слово за слово, всем ясно, что у них дело миром не кончится, все слегка поднапряглись, чтобы разнимать, если слишком увлекутся. Только разнимать их не пришлось. «Берсерк» из кармана ножик выхватил да Михею в пузо — раз, два, три. Как швейная машинка. Гришка кинулся братцу на помощь и тоже нож из кармана тянет, а Дашка, не будь дура, ему подножку поставила. «Берсерк» Михея бросил и на Гришку, как кот, сиганул. Чиркнул ножом — Гриня только ногами дрыгнул, а из-под шеи кровь потекла. Вскочил «берсерк», цап Дашку за руку и — наутёк. Крикнул только: «Кто дёрнется, суки — порежу, как свиней!» И — через канаву, через пустырь — к лесу. А никто и не дёрнулся. Все в шоке. Михей ревёт, кишки потерял, а Гриня лежит смирненько и, похоже, холодеет. Девки визжат, парни орут друг на друга — «Чё, давай за ним, чё стоим-то, он тут, сука, двух пацанов ни за хрен сложил!..» — только догонять «берсерка» с Дашкой никто не рвётся. Кое-кто, вижу, вообще слился по-тихому. Вижу, Настёна по мобиле ментам звонит. А мне что-то совершенно не хочется в участок ехать да потом по уголовке проходить, пусть даже свидетелем. Во-первых, на кой ляд мне лишняя морока, коли я не при делах, во-вторых — как знать, не надумают ли менты перевести некоторых свидетелей в обвиняемые. Я и говорю Генычу: давай-ка, брат, отписываться. А его упрашивать не пришлось: у него ещё судимость не закрыта, условняк за хулиганку — и мы испарились в темпе.
Геныч ещё сказал по дороге:
— Слышь, а нас там вроде и не было, а?
— Правильно мыслишь, — говорю.
Пошли мы через лес — есть там одна тропинка, еле заметная, но ведёт почти по прямо. Идём и слышим где-то впереди и справа слабый-слабый такой стон. Меня сразу мороз по коже дёрнул. Я так скажу: я не супергерой, но и не трус последний (был бы трусом, теперь бы солнца видеть не мог), только вот у нас в лесу всякое случается. Там неподалёку старое кладбище, на котором уже сто лет никого не хоронят. Кладбище всё лесом заросло, оградки-памятники повалились, холмики оплыли, так что, бывает, ночью идёшь домой поддавши, да забредёшь туда невзначай — приятного мало.
Было дело: иду я по лесу, не то чтобы сильно пьяный, да и не очень поздно — только смеркаться начало. Ну, и выхожу к старому кладбищу. А обходить его — лишние полчаса. Я подумал: что я, сопляк, что ли, мертвяков, что ли, боюсь — и решил через кладбище идти. А оно хоть и заросло всё, но граница чётко выделяется — кой-где остатки старой ограды торчат, ну, и холмики, понятно, каких в нормальном лесу не встретишь. Так вот, подхожу я к кладбищу, и только было перешагнул границу ту, как враз ветерок повеял, листья зашелестели, на кладбище что-то заскрипело. Только я назад — всё стихло. Глюки, думаю, шагнул снова — опять та же хреновина. И так несколько раз. Я подумал-подумал и не пошёл. Потратил на дорогу лишний час, но зато нервы сберёг.
А ещё был случай: Геныч с Глюком покойным (тогда он ещё живой был) и Джеком как-то раз шли по лесу, тоже недалече от кладбища, и видят — мужик на пне сидит. Сам в белом каком-то балахоне, и голову опустил. Пацаны его окликнули, а он медленно так голову поднял, а вместо лица — чёрная пустота… Пацаны от того места быстрее ланей по лесу неслись, и, хоть никому не говорили, я думаю, что все они тогда обоссались. Филипповна, которая самогон гонит и на станции продаёт под видом коньяка, тоже рассказывала, как ещё двадцать лет назад видела в том лесу мужика в белом балахоне и пустотой вместо лица. Многие в том лесу и вокруг призраков видели, чуть ли не раз в месяц, и слава у этого местечка нечистая…