За несколько минут до этого поселок мирно погружался в красноватый ночной покой.
Стража только что сменилась.
Защищать селение было просто, – природа сама позаботилась об основной части укреплений, возведя по своей прихоти четыре симметричных холма, между которыми и обосновались первые поселенцы несколько сот лет назад. Последующие поколения обнесли разросшуюся пограничную заставу крепкой стеной из железного дерева, которым изобиловали эти места. Говорят, что железное дерево – одно из порождений сумерек, и вероятнее всего это именно так. Древесина у него действительно сероватая, будто крупнозернистый чугун, и прочность соответственная. Вековые исполины в достатке росли по склонам оплывших холмов, но стоило немалых трудов свалить нужное количество деревьев и возвести из их стволов стены.
Теперь, спустя почти пятьсот лет, они понемногу начали терять былую прочность, уступая неторопливому бегу времени. В период последней войны вместо двух разрушенных башен начали возводить новые, из дикого камня, но так и не достроили.
Красное око Владыки Ночи взирало с чистых безоблачных небес на притихшее селение. Скупые лучи ночного светила красили в багрянец серые камни башен, расцвечивая их причудливыми бликами.
Горм, старший заступившей смены, широкоплечий мужчина лет сорока, облаченный в кожаные штаны и куртку, спускался с почерневшей от времени, но еще крепкой бревенчатой стены, когда его взгляд с привычным равнодушием скользивший по окрестностям, вдруг зацепился за кровавый отблеск, что шальной молнией сверкнул и погас в кустах, по ту сторону стены.
В первый момент он подумал: Почудилось...
Следующим чувством была досада на сельского старшину, который все никак не выделял людей на ежегодную вырубку молодой кустарниковой поросли, подступавшей уже к самым стенам и лишь в одном месте, напротив ворот расступавшейся, давая проход неширокой ухабистой дороге.
Замеченный блик заставил Горма, против обыкновения, задержаться на стене, хотя внизу, в длинном одноэтажном бараке его ждало уютное тепло потрескивающего очага.
Несколько минут он пристально осматривал заросли и, как оказалось, – не зря.
Искомое обнаружилось внезапно, но совсем не там, где мелькнул отсвет. Горм просто посмотрел вниз, прямо под стену и обомлел: там, ничуть не скрываясь, возились два Летарга.
Старый воин не дрогнул, лишь спину прошибло внезапным потом, да в груди метнулся холодок неизбежности – уже лет семь, как ни одна тварь не подбиралась так близко к поселку, и былые напасти стали понемногу забываться.
На беду...
Ухнуло, оборвалось сердце, он закричал, привлекая внимание часовых на стенах, и бросился к огрызку металлической трубы, которая висела у лестницы, ведущей на стены. Рядом стоял деревянный молот, и Горм, схватив его, что есть силы замолотил по полому куску побитого ржавчиной железа, высекая из него тревожный глухой ритм, какого давно уже не слышали окрестности.
Все произошло слишком быстро. Часовые, услышав его крик, вслед за которым ожил набат, выглядывали со стен, пытаясь рассмотреть противника в красноватом вечернем сумраке, и в этот миг под самой стеной вдруг оглушительно загрохотало.
В воздух взметнулся оранжевый огонь, смешанный с землей, расщепленными бревнами и горящими на лету, вырванными с корнем кустами; на миг в округе стало светло как днем, даже предметы отбросили резкие тени... и вдруг все почернело от жирного кислого дыма, который взвихрился на месте взрывов, укрывая своим тяжелым пологом горячие конические воронки, образовавшиеся на месте внушительного куска бревенчатой крепостной стены.
Горячие комья земли еще молотили по головам и спинам очумевшей от неожиданности стражи, когда из занявшегося огнем кустарника появились молчаливые фигуры Летаргов.
Для человека, родившегося и выросшего в приграничье, нет зрелища более страшного, чем молчаливые, возникающие из дыма, освещенные языками пламени фигуры.
Летарги шли, не скрываясь, их лица не искажала мимика, голубые глаза, чистые, как кристаллы пресноводного льда, смотрели на содрогнувшийся от взрывов мир спокойно, без вызова, но и без жалости.
Если вспомнить, что существовало множество видов Летаргов, то стоило признать, – эти относились к категории бойцов. Рослые, сильные, молчаливые, все в отливающей серым мелкозернистым сплавом броне, только лица открыты, да еще кисти рук, сжимающих оружие, вот, наверно, и все, где видна плоть, свидетельствующая, что существа, несмотря на свою схожесть с людьми, лишь их подобия. Живое означало, что они из сумерек, то есть – не худшее из зол, но для поселка, в обороне которого была пробита изрядная брешь, – верная погибель.
...
Паника взметнулась и погасла перед лицом неизбежности.
Двое Летаргов, войдя в брешь стены, столкнулись лицом к лицу с караульным отрядом, состоявшим в этот момент из семи человек. Остальные еще не успели подтянуться к месту внезапного прорыва от дальнего периметра стен.
Все происходило в напряженной, нереальной тишине, где в первые секунды схватки был отчетливо лишь слышен треск горящего кустарника и шумное, сбивчивое дыхание воинов.
Караульные мгновенно образовали полукруг, перекрыв пролом в стене. Только у двоих стражников оказались с собой щиты, остальные не удосужились взять их из оружейных комнат, давно рассудив, что незачем таскать с собой такую тяжесть.
Летарги приближались. Они шли спокойно, с нечеловеческой уверенностью в своих силах, а за их спинами уже трещали и ломались кусты, выдавая продвижение более крупных сил.
Стража, перекрывшая дымящуюся брешь, выглядела в этот момент не лучшим образом. Пятеро из них были совсем молодыми бойцами. Они впервые столкнулись с исчадиями сумерек, но не дрогнули, лишь лица, ставшие серее той скверной бумаги, на которой выцарапывал долговые расписки сельский старшина, выдавали их волнение и страх. Двое более опытных воинов, которые, помимо мечей, были вооружены еще и прямоугольными щитами, оказались в центре цепи, они и приняли на себя первый удар.
Один из Летаргов внезапно вскинул левую руку, и в тусклом сиянии ночного светила по окружности запястья кроваво сверкнули тонкие острые жала стрел. Раздался сухой щелчок, какой бывает, когда спускаешь собачку туго сжатой пружины, и тонкий свист распорол дымную сторожкую тишину.
Молодой рыжий парень, который стоял по левую руку от двух, занявших центр бреши бывалых воинов, вдруг слабо вскрикнул, и, выронив меч, вскинул руки к груди.
Его глаза полезли из орбит, когда между пальцев хлынула кровь, и он последним проблеском угасающего разума осознал, что немота рождена стрелой, пробившей навылет его доспехи и вонзившейся глубоко в плоть.
– В стороны! Прячьтесь за бревна! – Мгновенно сообразив, чем вооружен противник, закричал воин со щитом, бросаясь вперед, на двух Летаргов. Его товарищ ринулся следом, а четверо молодых стражников так и остались стоять, потому что все спрессовалось в считанные секунды, и их оторопелый разум не поспевал за событиями...
Первый воин принял две стрелы на щит, но третьего удара не выдержал кованый круг в центре, от которого лучами расходились скрепляющие щит полосы металла, и он раскололся на несколько частей.
Впоследствии Хелл не раз проклинал тот ужас, который заставил его, выпучив глаза, кинуться прочь из дома.
Мальчика словно подменили. Страх пред внезапными обрушившимися на его неокрепший разум страшными и непонятными событиями оказался так велик, что он, очертя голову ринулся бежать.