— Вы все умрёте! — прокатилось над ущельем. Растревоживший своим голосом мертвецов Посмертник впервые решил заявить о себе, соткавшись из мелких тел насекомых. Ночь стремительно линяла в бледный, затянувшийся облаками рассвет. Но до того, как первые лучи солнца должны были высушить туман на дне расщелины, оставалось слишком много времени. Где-то далеко уже засвистели первые птицы, пробуя на крыло новый день, но почти тут же замолчали, почуяв поблизости беду. Золотая южная лилия на небосклоне еще догорала, борясь с первыми перистыми облачками, стягивающимися в эти края, а Лаитан чувствовала набухающие грозой тучи, идущие с Соленморья. Влажный солёный воздух, долетевший даже сюда, трепался на кончиках пальцев остатками силы.
Медноликая бросила короткий взгляд на свою служанку. Киоми казалась перепуганной настолько, насколько её не видела даже Лаитан в те годы, когда им двоим удалось впервые подсмотреть за соитием в боковых залах во время праздника плодородия.
Это было настолько давно, что змея Лаитан даже не могла припомнить такого. И когда она сообразила, что Киоми много младше её, и таких совместных воспоминаний у них быть не может, чёрный зверь, лизнувший остатки брошенного костра, прыгнул на Морстена, рассыпаясь по его телу дробными чернильными искрами, окутывая фигуру властелина новой броней.
Тьма сомкнулась над головой мужчины, и клинок стал продолжением руки, удлинившись и разойдясь в стороны, пока от лезвия не протянулись широкие полосы темноты, кольцами окружившие властелина Замка.
Киоми втащила опешившую от ложной памяти и увиденного Лаитан повыше, и Медноликая увидела своих жриц и воительниц, прилипших к стенам ущелья на разной высоте, располагаясь по всей длине, куда только хватало взгляда.
Черные кольца темноты, тем временем, полыхнули таким же мрачным и холодным огнём с иссиня-черными окантовками язычков пламени, и превратили в прах навалившуюся кучу скорпионов. Поднявшись вверх, словно узкий щит, темнота не дала летучим тварям добраться до головы властелина. Все звуки, кроме шороха крыльев и щёлканья жвал, вокруг Морстена пропадали, вязнув в чернильном облаке синеватых огоньков.
Бессильно и бесполезно лупящий по камням туман лизал голые острые камни рядом с пятками вжавшихся в каменные уступочки женщин. Лаитан держалась занемевшими пальцами за мелкие камни, торчащие из горного массива, понимая, что вот-вот окончательно потеряет силы и полетит вниз, в услужливо подставленные мертвенным маревом ладони.
«Темнота укутает тебя и успокоит. Ты больше не станешь бояться, детка. Тьма — всего лишь отсутствие света. И солнце вернётся, отмечая начало нового дня. Темнота примет тебя в свои объятия, убаюкает и подарит отдых. Ты закроешь глаза и вздохнёшь — протяжно, сладко, с удовольствием. Будто в последний раз. Будто только ради этого вдоха и стоило жить до сих пор. Будто нет в мире ничего прекрасней темноты и покоя, который она приносит. Ты уснёшь. Без боли и сомнений, без томящейся злостью и обидами душевной слабости. Без грохочущих битв и острых стальных клинков предателей в рёбрах матери матерей.
Ты укутаешься в эту темноту, мягкую и податливую, словно перина, закроешь глаза и перестанешь тревожиться о прошедшем дне…
— Но, нянюшка, тьма наш враг. Как можно уснуть в объятиях врага?
— Иногда, детка, эти объятья слаще дружеских и надёжней материнских.
— Разве можно доверять Тьме, нянюшка?
— А разве нет? Думаешь, одного доверия свету хватает, чтобы он не обжигал твою кожу, чтобы не ослеплял глаз и не оставлял уродливые язвы на лице, не прикрытом в солнечный полдень последнего летнего трёхнеделья?
— Значит, свет тоже наш враг?
— Наши враги всегда с нами. Мы сами себе враги и друзья. И никакая Тьма или свет не заставят нас не доверять лжецу и предателю и любить своё мастерство, когда оно забирает тысячи жизней во имя Империи».
— Без тьмы нет света, без света тьма живёт прекрасно, — прошептала Лаитан, продолжая мысленный диалог со своей нянькой, всплывший подозрительно вовремя, пока глаза с тревогой смотрели на сражение тёмного воина и неисчислимого множества слуг Посмертника.
Шуршание и стрёкот разрезали свист и уханье, и в самую гущу туманного зарева полетели дымящиеся мешочки с курительными травами. Расползшийся в безветрии запах ладана и смолы забил ноздри едкими парами, заставляя глаза чесаться. Лаитан отчаянно хотелось чихнуть, но для этого ей пришлось бы отпустить ненадёжные камни и свалиться в стиснувшие объятия туманные кольца.