— Две трети остались в зале, одна ушла. Половина из оставшихся вымотана и устала так сильно, что вряд ли сможет что-то противопоставить тем, кто решит напасть. Личные телохранители господина остаются трезвыми и никуда не уходят с девушками, как и он сам.
— Кто же решится напасть, Киоми? — в голосе госпожи послышались сладостный мёд и мурлыкающие нотки. — Моя цель избавить Империю от врага, а не множить его глупыми поступками.
— Госпожа, ты примешь предложение варвара? — в голосе служанки скользнули нотки тревоги, злости и негодования.
— Только если он докажет, что превосходит остальных, когда-то уже предлагавших мне подобное, кандидатов.
— А как же враги за стенами, Империя?
— А кто будет править ею, если мне придётся делить себя и её с варваром, Киоми? Кому нужна Империя и царство, если в нем нет ни единого достойного правителя, наследника или силы? Лучше смерть от клинка, чем жизнь без чести.
— Да, моя госпожа, — голос Киоми дрогнул, словно она пыталась совладать с эмоциями.
— Иди, предупреди его о том, что я жду его в мраморном зале.
Браслеты на руках Киоми не издали ни единого звука, когда она покинула спальню госпожи. Когда этим женщинам было выгодно, лучшие из них умели вообще растворяться в тенях, исчезая из мира живых на время. Когда Киоми вышла, в полумраке спальни зажглись фосфоресцирующим огоньком две зелёные точки. Через некоторое время из тени проявилась фигура госпожи, одетой в широкие полотна тончайшего шелка, под которым скрывались её браслеты и нательная защита до самого горла.
— И что скажешь, брат? — спросил Ветрис у телохранителя, сидевшего по правую руку.
Воин, вооружённый коротким мечом, ножны которого были сейчас запечатаны тонкой, но прочной металлической проволокой, разгладил усы, заплетённые в косички, и издал странный звук. В Степи так подзывали лошадей или выказывали уважение к богатству убранства, сбруи, или вооружения. Сейчас он прозвучал скорее иронично, наполнив эхом выделенные для вождя комнаты.
— Скажу, что Империя действительно сильна, богата и процветает, — ответил он блеснувшему в полумраке глазами Ветрису. — Но чего-то в ней недостаёт. Как будто сочиняешь сказание для Круга Костров, и забываешь напрочь слово. Вот и я сегодня — словно слово забыл. Вертится в голове, зудит. А что — непонятно.
— Брат, наверное, перепил вчера кумызу в стойбище типельников, — показал зубы сидевший слева от вождя молодой воин. На его чистом лице, только слегка обожжённом степным солнцем, особенно ярко выделялись нехарактерные для его сородичей голубые глаза, а губы словно навсегда застыли в искривлённой улыбке. Мало кто знал, что гримаса осталась ему в память о налёте диких кочевников и отравленной стреле с ядом черного скорпиона. Но своё имя он тогда заслужил на три года раньше положенного срока, чтобы потом потерять его, став телохранителем вождя. — Или действительно забыл слова, сочиняя сказ вместо того, чтобы оберегать нашего брата от опасностей.
— Которые заключаются в том, чтобы обожраться мягкого хлеба, опиться сладкого вина, и намять бока гладких женщин, — парировал усатый. — И, несомненно, вождь просто обязан, как жеребец, покрыть всех подложенных ему девушек, за одну ночь осеменив полстолицы. Такова судьба мужчин в этой стране, чтоб ты знал.
Молодой брат прислушался к чему-то, и кивнул. Он коснулся серпа в ножнах на своём поясе, и тихо прошептал, обращаясь к Ветрису:
— Господин. Те, кто слушал нас, ушли. Я не слышу их сердец. Теперь можно говорить, не скрываясь.
— Хорошо, — так же тихо ответил Ветрис. — Старший брат, что ты заметил, кроме странного ощущения забытого?
— Нас оценивают, как жеребцов на рынке, — скривился усатый. Его пальцы сжались на рукояти меча. — Тебя оценивают. И до сих пор не решили, убить или оставить в живых.
— Я с самого начала был против всей этой затеи, — прошипел младший. — Но кто меня слушает?
— Я тебя слушаю, — ответил Ветрис, и его лицо потемнело. — Но без этого союза нам осталось пять, может, семь лет. И после этого наши кости поглотит песок. Кости всех жителей долины. Нас вырежут дикие. Если бы я мог защитить свой народ без этого унижения…
— Иногда надо переступить через свои желания ради чести, вождь, — сказал старший брат. — Ты же знаешь.
— Знаю, — Ветрис улыбнулся. — И ставлю на то, что у нас все получится. Наследие древних не должно пасть. Мы не должны исчезнуть.
— Кто-то идёт, — шепнул младший, и загундосил песню про кобылу и перекати-поле.
В комнату тихо вошла уже знакомая Ветрису Киоми, и, поклонившись, встала перед вождём.