Пульсирующие линии Тьмы были обжигающими, и вибрировали, как струны огромной скрипки, на которой наяривал кривым смычком похмельный великан. Морстен перекатился в сторону от своей лежанки, где был приготовлен небольшой камень. Вовремя. В толстую кошму вонзились оголовки нескольких стрел, от которых поднимался желтоватый дымок, растворяющий ткань, как кислота — бумагу.
Выстрелившие стали заметны Гравейну, словно подсвеченные незримым факелом, и он направил на них нити темноты, которые сжимал в руках, но не выпуская на волю силу. Передвигавшиеся в тенях жрицы-сестры представляли большую опасность, но до своего проявления в мире были неуязвимы.
«Надеюсь, Лаитан находится достаточно далеко от костра, — мрачно свёл брови Морстен, — не хочется, чтобы ее пришибли ненароком, сослепу вывалившись из теней».
Выбросив меч назад, но не вынимая его из ножен, Гравейн с удовольствием почувствовал, как тяжёлый клинок сбивает кого-то с ног. Кого-то, кого там не было еще секунду назад. Золотая вспышка слилась с броском невидимой нити Тьмы. Жрица Империи, сопровождавшая сначала Лаитан, потом Киоми, забилась на камнях, пытаясь сбросить со своей шеи горячую удавку, хрипя и испуская пену.
Лаитан видела тени, в которых, будто золотые пауки по паутине, скользили ее люди. В прошлом — ее люди. Теперь они стали опасными, алчущими крови союзника воительницами. Тхади неплохо справлялись с долинцами, но против второго фронта им было не выстоять, уж слишком их было много на пять оставшихся в живых защитников властелина.
Морстен пока успевал набрасывать свои удавки на противников, до сих пор, к немалому удивлению Лаитан, не убив никого. Медноликая поднялась с камней, столкнувшись лицом к лицу с Киоми. Женщины смотрели друг на друга довольно долго. Битва вокруг словно замедлилась, застывая, пока госпожа и ее первая служанка всматривались в души.
— Ты недостойна быть матерью матерей, — прошипела Киоми.
— Хорошо, я согласна, — пожала плечами Лаитан, и губы ее искривила странная улыбка. Киоми на несколько секунд опешила, не ожидая от своей госпожи такой реакции, но быстро взяла себя в руки, доставая сразу два искривлённых к остриям черных клинка.
— Ты недостойна быть женой Ветриса! — наконец-то озвучила истинную причину своей злости Киоми. В ответ Лаитан не удержалась от смешка, чем окончательно повергла служанку в непонимание.
— Да не очень и хотелось, если честно.
Лаитан чувствовала себя человеком, на чьи плечи сначала легла судьба целого мира, а потом этот груз ссыпался вниз потому, что сам мир умер, а она так и осталась стоять на плато богов, ожидая, какое задание ей должны были дать. Пронзительные свистящие ветра трепали ее одежды, бросая в лицо пригоршни смёрзшейся земли, а внутри, в самой душе и даже глубже, откипела золотой пеной кровь, навсегда застывая в жилах протянутыми нитями. Пустота и гулкое эхо бездны в душе не давали больше надежды, терять было нечего, как и приобретать. И Лаитан, шагнув вперёд, едва ли не сама напоролась на клинок служанки, по старой привычке отдёрнувшей руку, будто Лаитан все еще была ее госпожой и правительницей для неё.
Опомнившись, Киоми мгновенно нанесла удар, но Лаитан уже не было. Она растворилась в тенях, оказавшись в пространстве тех, кто служил ей верой и правдой.
В сером мареве грубой ткани теней яркими искрами блистали жрицы. Текучие, почти неуловимые во внешнем мире, здесь они выглядели плотными и уязвимыми.
Медноликая решительно шагнула вперёд, обматывая ладонь в толстой перчатке обрывком грубой ткани, под которой в ладони имелся увесистый камень.
Первый удар, пришедшийся в затылок одной из жриц, заставив женщину выпасть из теней под ноги уккуна. За ее тело тут же запнулся долинец, повалившись вниз. Лаитан огляделась, оставалось еще несколько сестёр, которые в любой момент могли ее обнаружить.
Мастер мастеров, посмотрев на камень в ладони, с удивлением поняла, что он ничуть не хуже, если не лучше, привычной ей магии. Вторая жрица получила удар в висок. Кажется, кость все же хрустнула, и упавшая женщина теперь смотрела вверх остекленевшими глазами. Лаитан было бы невыносимо увидеть смерть своего человека, своей сестры от ее же рук. Но это было в прошлом. Теперь она могла лишь поглубже загнать страх и невероятное желание броситься прочь, прекратив битву, и не видеть исхода.
Скоро ей придётся пережить столько смертей, что одна, самая первая от ее рук, покажется ей песчинкой. Отдавать приказы казнить имперцев и делать это лично — совсем не одно и тоже.