При звуках этого отвратительного голоса Морстена свело судорогой от головы до пяток. Он, даже не видя никого вокруг себя, находясь в круге слепящего стылого света, падающего откуда-то сверху, зверски, люто, бешено хотел смерти. Гибели, долгой и мучительной, для произносящего эти слова. Память, услужливо подсовывавшая описания древних и жесточайших казней, не могла подсказать, кто он и как тут очутился, но Гравейн знал и переживал только одно. Тот, кто находился сейчас где-то позади, и чьё зловонное дыхание доносилось до Морстена, должен был умереть. И не один раз, а десяток. Сотню. Тысячу!
И, разрываемый болью в сшитом на скорую нитку теле, он знал, что спустя короткое время смог бы воплотить в реальность эту простую и очень сложную мечту. Смог бы, но…
— Какой хороший настрой… Мальчик мой, да ты далеко пойдёшь, — голос дрогнул, наливаясь хрипом заполненных гноем лёгких, и послышался громкий булькающий кашель, за которым последовал шлепок комка мокроты на холодный пол. — Эхе-хе. С такой ненавистью ты отлично мне послужишь. Недолго, правда. Пару лет. На большее тебя вряд ли хватит, да там и яд доберётся до мозга. До белого, склизкого, непослушного мозга!
Говоривший снова зашелся в кашле, отплёвываясь и хрипя. Морстен от всей души пожелал ему задохнуться и сдохнуть прямо здесь, готовый даже поступиться своей местью. Но не случилось.
— Я знаю, что ты меня сейчас не слышишь, воинственный герой. Но запомнишь, что я скажу. Чтобы потом…
Всё замерло. Даже свет, напоминавший сияние гнилушки, перестал мерцать. Сидящий на чёрном троне, горячем от сожжённого пепла своего предшественника, он вспоминал, что будет дальше. Обрывками, кусочками. Сердце, которого на самом деле не было, билось механически, ровно, размеренно. Старый маг, ищущий способ обмануть смерть, появится перед его лицом, оскаливши набитый гнилыми зубами рот, вскроет ему грудь, ровно посередине, просто взмахнув рукой. Плоть разойдётся, кости раскроются, как цветок, а сердце, повисшее на вытянувшихся из груди сосудах, вялых и побледневших, неожиданно забьётся, стоит только покрытой коркой коросты лапке старика прикоснуться к нему. Но это ещё не все. Пахнущий гноем и гнилью мастер, прокляни его Тьма, харкнет на его, Морстена, сердце, и, хихикая, спрячет все это обратно, вместе со своей отвратительной слизью!
«Никогда! Никогда не буду служить тебе, — Гравейн, забившийся в судорогах, будет желать смерти, умолять о ней судьбу, потому что жизнь, отравленная чужой силой и подчинённая чуждой воле, гораздо хуже. Но не умрёт. И будет помнить об этом весь оставшийся ему отрезок времени. — Я найду тебя, и ты поймёшь, что есть вещи намного хуже смерти, старик!»
— Морстен… Морстен… — старый маг покачал головой. — Я бы с радостью помог тебе самому узнать, что есть вещи хуже смерти, но ты их уже знаешь. Вот незадача. Старый Пеленгас Кирин, к твоим услугам. Если вдруг решишь, что с тебя довольно, просто позови. Я приду к тебе, маленький мой. И помогу. Правда. Я ещё никому не лгал. Даже Матери Матерей, чтоб она сгнила в муках…
— Морстен!
Тьма расступилась. Перед ним, на ступенях золотого трона, выполненного в форме солнечных дисков, стояла та, кого называли Медной Змеёй Империи, Матерью Матерей, Вечной Хранительницей Света… В медных волосах играл отсвет солнечных лучей, захваченных кристаллами Кузниц, и запертых там, чтобы высвобождаться постепенно, наполняя зал мягким сиянием. В воздухе пахло песком и мёдом, травами и ядом. Налитые смертоносным золотом зрачки, походившие на монеты, ввинчивались в его душу, выжигая незримым пламенем боли тяжёлые раны там, где тело когда-то пронзили лезвия алебард и черные клинки империи. Её клинок. Или её сестры?
Но сейчас она шла к нему, безоружная, без закрывавшей тело чешуи, неуязвимой для ударов мечей и Мастерства. В его руке был клинок, он чувствовал, как внутри металла, откованного не в Империи, и не в Долине, бьётся жажда. Жажда крови, жажда жизни, жажда смерти. Он сжимал рукоять легендарного меча Тьмы. Оружия, которое никогда не появлялось в этом мире с тех пор, как совокупными усилиями двух сил Тьму отбросили на дальний север.
И, пожалуй, единственного средства прервать существование той, кого в своё время выбрал Свет.
— Морстен, чего ты хочешь? — спросила она. Он помнил её имя, не то, которым владычицу называли пять сотен лет назад. Её настоящее имя.
— Чего тебе по-настоящему нужно?
— Чего хочет твоя чёрная душа?
— Зачем ты живёшь?
Эти вопросы прошли мимо. Клинок, разрезая взвизгнувший воздух, прочертил чёрную линию, завершившуюся у груди Лаитан, едва прикрытой тонкой тканью. Браслеты на её руках звякнули, жалобно, тонко, но она не сделала попытки защититься. Понимая, что не успеет.