Розалин привыкла к его постоянным декларациям и, не слушая, просто думала о своём. Поднявшись из воды, она распахнула разделявшую их шторку, и тут же её поработитель, взяв полотенце, шагнул к ней с закрытыми глазами и набросил на плечи полотенце.
— Тебе понравилась новая соль для ванны? — вопросил он, помогая ей спуститься по ступенькам на пол.
— Да, благодарю, — сухо ответила Розалин, затягивая полотенце вокруг тела.
Похититель наклонился и коснулся губами её оголённого плеча, проложив дорожку из тёплых поцелуев к шее, а после, приподняв за подбородок, запечатлел эту мимолётную ласку на её устах.
— Прошу, — взмолилась Розалин без каких-либо эмоций, — не трогай меня.
— Тебе не нужно просить, — как и прежде отвечал юноша, — я не пойду дальше, пока ты сама не захочешь этого.
И действительно, сколько бы Розалин не страшилась насилия, поработитель не позволял себе больше, чем поцелуи и объятия, но ей хватало и этого, ведь несмотря на привычку пленения он по-прежнему был ей отвратителен.
Розалин ненавидела его и всё, что было с ним связано. Ненавидела его непонятного цвета глаза и пристальный неподвижный взгляд, ненавидела запах его парфюма акцентировавшийся на ароматах розы, горького миндаля и сандала. Ненавидела исходивший от него обычно глубокой ночью или ранним утром запах железа, крови и табака, ненавидела его руки с длинными тонкими пальцами и губы, шепчущие слова «любви». Ненавидела его голос и стихи, что он читал ей, ненавидела все его предпочтения в еде, из-за чего отказывалась от ранее любимых ей блюд лишь потому, что они ему нравились тоже, ненавидела его вкус в одежде и на зло одевалась как оборванка, а не в те шикарные наряды, что он приносил ей.
Но больше всего ненавидела его прикосновения...
***
Тем временем шёл уже третий месяц порабощения Розалин.
— Откройся для меня, — шептал поработитель очередной ночью, лёжа с девушкой на кровати и покрывая поцелуями её руки и шею. — Я вовсе не собираюсь делать тебе больно, просто ищу небольшой знак обоюдной привязанности…
— Когда же ты оставишь меня в покое?.. — оттолкнула его Розалин и, отвернувшись, свернулась калачиком.
Уже не было сил ни на слёзы, ни на какие-либо другие действия, ей словно стало всё равно.
— Хочешь сказать, мои прикосновения ненавистны тебе?
Розалин едва сдержалась от сарказма.
— Тогда скажи, как мне сделать так, чтобы они понравились тебе, потому что я буду пытаться до тех пор, пока ты не сможешь назвать это совершенным и принять. Ведь для этого у нас есть всё время в мире…
— Почему ты просто не найдёшь ту, что ответит взаимностью? — прервала его томительный шёпот Розалин.
— Потому что я люблю именно тебя.
От этих тошнотворных слов девушка закатила глаза.
— Я посвятил тебе своё сердце и душу, — продолжал тем временем поработитель. — Каждая унция моей любви принадлежит только тебе, я уже давно и всецело твой, и это навсегда останется неизменным. Я останусь верным только тебе.
— Почему я?.. — Розалин не заметила, что произнесла это вслух, а юноша принял вопрос в свой адрес.
— Просто в тебе есть что-то такое, что сводит меня с ума, — приподнявшись на локте, задумчиво протянул он. — Я и сам ещё не понял, что именно, просто чувствую себя потрясающе рядом с тобой. Никто и ничто в этом мире не вызывал во мне подобного, Роза, и я ничего не могу с собой поделать… Отныне мы всегда будем вместе… — и, прижавшись к ней, юноша прошептал: — Даже если ты попытаешься убежать от меня, я буду прямо за тобой.
— Мог бы уже прекратить лицемерить, — жёстко процедила Розалин, резко вскакивая на постели. — Твоё отношение ничего общего с любовью не имеет. Ты относишься ко мне как к вещи.
— Как ты можешь так говорить? Разве хоть один человек относится так к своим вещам, как я к тебе?