— Её здесь нет, — тихо обронил он в ухо Тревору. — Она вырвала из себя чип.
— Что?! — директор, пребывая в своём новом временном кабинете, аж подорвался с кресла. — Как это возможно?..
Найджел промолчал.
Тут на другой обычный старенький, лежавший на столе, телефон Тревора поступил вызов со скрытого номера. Директор тревожно смотрел на телефон, не решаясь ответить, но звонок был на удивление долгим. Холод интуитивного осознания пробежался по спине Тревора, и, бросив Найджелу подождать, он ответил на этот настойчивый вызов.
— Здравствуй, — послышался уставший охрипший голос Фрэн.
Грязная и растрёпанная, со множеством как рванных ран так и просто ссадин и синяков, выделяющихся на её болезненно-серой коже болотно-синими пятнами, с мерцающими не до конца стёртыми следами биолюминесценции и запёкшейся собственной кровью она сидела в одних трусах в кабине пилота небольшого самолёта, ранее принадлежавшего бюро. На правом предплечье красовался свежий бинт, плотным кольцом сжимающий место, где внутри её тела ранее располагался чип. Эту глубокую рану капитан самостоятельно сшила пару часов назад, и теперь, окончательно выбитая из сил, почти лежала в кресле. Её сильно потряхивало, учащённое сердцебиение заставляло девушку тяжело со свистом дышать так, что грудь слишком часто поднималась и опускалась.
— Какого чёрта, Фрэн?.. — тихо вопросил директор.
— С меня хватит, Тревор, — выронила капитан. — Я устала, поэтому ушла. Сам знаешь, мне уже недолго осталось, я просто хочу последние дни своей жизни пожить спокойно. И тебе желаю отпустить себя хоть раз в жизни и позволить себе быть счастливым с той, кто всегда рядом. Прошу тебя только об одном, не сообщай обо мне властям, пусть меня не ищут… И присмотри за ребятами, пусть они как можно дольше проживут.
Сказав эти прощальные по сути слова, Фрэн сбросила звонок на случай, если директор вздумает засечь её передвижение. Сильнее развалившись в кресле пилота она вдруг впервые за долгие годы радостно рассмеялась, но одновременно с этим из глаз её брызнули слёзы. Казалось, только сейчас Фрэн поверила в то, что смогла осуществить свой долго вынашиваемый план. В момент, когда остальные ребята рванулись на помощь вернувшейся из воронки Тэмлин, Фрэн вызвала для себя заранее подготовленный самолёт, что вёл автопилот и просто сбежала с места битвы. Каким бы отвратительным не казался её поступок — бросить друзей в разгаре битвы, — Фрэн было уже всё равно. Мысль о том, что она уже достаточно искупила преступления своего тёмного и до сих пор никому неизвестного, кроме Тревора, прошлого, а потому имеет право пожить для себя, как того желает хотя бы оставшееся время, только подстегала её действовать быстро, несмотря на смертельную усталость.
— Джен, — позвала она голосовую помощницу. — Включи песню Тэйлор Свифт «Август».
— До сих пор удивляюсь, что вам нравится такая старина, капитан, — будто со смешком произнесла Джен. — Уже больше сорока лет прошло с тех пор, как была написана эта песня.
Заиграли первые аккорды одной из любимых композиций Фрэн и тут же в динамики стал мягко литься голос певицы, который, словно тёплое солнце, обволакивал душу умиротворением. Песня была настолько мелодичной, что нотами взрастила за её спиной крылья, которые подхватили Фрэн в самые небеса.
— Хорошие песни никогда не стареют и не надоедаю, — довольно прикусив губу, капитан после тихо подхватила слова из песни. — Тогда, когда мы все ещё менялись к лучшему, желания было достаточно… Для меня этого было достаточно — жить ради надежды на всё это…
Прикрыв глаза, Фрэн представила себя кружащейся на изумрудных лозах, когда свет солнца, пробиваясь сквозь густую листву, по каплям украшал её золотыми бликами. Потом она представила, как ощущает под ногами горячий песок, как ныряет в принимающие волны океана, и как её влажное от капель тело ласково обдувает свежий ветерок, как кожа жадно принимает вкусные объятия этого прекрасного мира, который ей было жалко покидать, пусть она и смирилась с уготованной ей судьбой участью. А потому решила сменить курс, взяв новый — на Малибу.
Когда Фрэн сбросила вызов, Тревор ещё некоторое время слушал гудки, после чего тяжело облокотился на столешницу. Он долго стоял в разрывающих душу грустных раздумьях, что впервые стёрли с его лица бесстрастное выражение, отразив всю его боль и тоску. Фрэн была по сути его любимицей, и отпускать её оказалось очень тяжело.