- И что же?
- У каждого справедливого и честного хозяина всегда находятся ленивые и недовольные им работники. Вседозволенность войны озлобила его войско. Солдаты, которые были у него в подчинении и охраняли замок, были недовольны тем, что он не давал грабить окружающие деревни, запрещал убивать крестьян и карал за насилие над их жёнами. Поэтому Бертран быстро сколотил отряд, с которым он напал на Гильома ле Муи в его собственном замке и убил его в его же покоях. Его жена сама, своей рукой проткнула кинжалом его глаза. Тело последнего рыцаря ещё долго таскали по его землям в знак устрашения подданных. Из-за войны у Гильома ле Муи не осталось наследников, и наглое заявление Бертрана не стало оспариваться сеньором, трусливым и слабовольным Пьером де ла Валеном. Он просто закрыл на всё глаза, отговариваясь незнанием. Следствие было формальным. Катерина как вдова унаследовала земли, её дочь Бьянка осталась в замке чуть ли не в заточении. А с Бертраном она совершила свой свадебный обряд, когда в один из дней его отряд напал на монастырь Сен-Катрин. Бесчинства Бертрана заводили его в разные обители, где он осквернял святые места, дары и прочее, что ещё ценилось измученными войной христианами. В одном мужском монастыре он захватил развлечения ради настоятеля Жильбера Орси, и таскал его с собой как дрессированного медведя. Свадьбу же он решил отпраздновать, как я уже сказал, в отдаленном женском монастыре Сен-Катрин, славившимся благочестием своих обитательниц, что было весьма необычно для того военного времени. С помощью настоятеля, которого он выставил как заложника, Бертран заставил настоятельницу открыть ворота… Вакханалия продолжалась несколько дней, пока наконец одна отчаявшаяся монашка с помощью послушника, увязавшегося или насильно взятого с настоятелем, не перетащила пьяных солдат в винный погреб и сожгла их вместе с собой. Мальчик сбежал, но замёрз в лесу. Бертран и Катерина в это время на алтаре в монастырской церкви предавались страсти, закрепляя свой союз. Наутро они решили это позорное и проклятое место сделать своим родовым гнездом. Здесь они плодили своих детей, совершали сатанинские обряды, хранили сокровища, плели заговоры и прятались от врагов. Ты тоже сейчас здесь.
Катя вздрогнула.
- Значит, этот замок… - Она обвела глазами комнату.
- Да, именно. Этот замок – бывший женский монастырь, ставший братской могилой для жертв убийств и их убийц.
Они помолчали.
- Что же было потом? – наконец хрипло произнесла Катя.
- А потом у этой семьи стали рождаться и умирать младенцы, пока не родился один, больной гемофилией. По округе стали ходить слухи, что из мальчика исходит кровь жертв, убитых отцом. Потом родилась слепая девочка с шестью пальцами, которая умела читать мысли. Родилось ещё несколько детей с различными телесными уродствами. Некоторые умели предсказывать будущее, двигать предметы с помощью мысли, видеть сквозь стены. Внешнее уродство не останавливало родителей. Бертран не считал зазорным иметь своих детей в любовниках и любовницах. Не отставала от него и Катерина. Именно она первая попробовала свой выкидыш. Человеческое мясо ей понравилось, и она предложила его Бертрану. До какого-то времени всё это происходило в самом замке. Потом слуги начали болтать. Ужас и возмущение зрели среди крестьян. Уроки войны ещё не были забыты, и столкновение произошло. Но Бертран вывел своих детей, глядя на которых тёмных людей пронзил суеверный ужас. Обещание Бертрана превратить всех их детей в одноглазых, скрюченных и горбатых калек напугало их сильнее, чем всякие слухи и сплетни. Стычки были, но Бертран всегда одерживал верх. Якшаясь с мистиками, чернокнижниками, каббалистами и алхимиками, он вызнал рецепт приготовления голема – бессловесного слуги, зомби, как сейчас бы сказали. Тело такого нечта могло жить дольше человеческого, поскольку «это» было не обременено разумом, не испытывало эмоций, то есть «оно» не страдало, не огорчалось. «Оно» просто исполняло команды. И вскоре надобность в болтливых слугах в замке пропала. Внебрачные дети от прежней прислуги составляли небольшое исключение. Но их было немного – человеческое мясо в роду де Го и ле Муи продолжало цениться.