– Ребятки! Помогите! Они идут! – противно кричал бандит, а ему вторил испуганный рев напирающей толпы. Дверь содрогалась от могучих ударов. На шум выскочили охотники, проснулся Сева, выглянул Иван Николаевич.
– Чего ты ждешь, Коля?! – оправился от шока Стас. – Господи, да открой им!
Атос опустил взгляд и коротко покачал головой. Сейчас Виталик был ему благодарен за взятую ответственность. За воплями людей уже слышался глухой рык и если сейчас открыть дверь, то вместе со спасающимися людьми сюда проникнут и мертвецы. И тогда погибнут все.
– Молодой человек, – Иван Николаевич неожиданно принял сторону Стаса. – Они же погибнут.
Он с укоризной смотрел на Атоса.
– Открой, падла! Открой! Пасть порву, гнида! Сученыш! ОТКРОЙ ДВЕРЬ! – завизжал вдруг «зек».
– Пожалуйста откройте! Пожалуйста! – вмешался женский голос. Заплакал ребенок. Послышалась мужская ругань, а затем все накрыл рев ужаса. Удары в дверь стали сильнее, чаще.
– Откроем – погибнем, – наконец произнес Атос, и Виталику показалось, будто он едва уловимо улыбнулся и тронул шею.
– Но там ведь дети! – задохнулся от возмущения Стас. – Мы обязаны! Мы же не животные!
– Я сказал - нет! – Коля неожиданно навел на приятеля ружье. – Откроем – погибнем!
Через пару минут тамбур за дверью превратился в ад. Виталик заткнул уши, зажмурился и вслух молился о том, чтобы все это поскорее закончилось. Он не мог больше слушать крики погибающих за стенкой людей, он не хотел их слушать. Он вообще ничего не хотел, кроме того, чтобы все прекратилось. Молча ушел в купе Иван Николаевич. Неуклюже закрылись у себя охотники. Никто не хотел смотреть в глаза случайным свидетелям задверной резни.
Сквозь щель между дверью и полом в коридор медленно потекла кровь. Мертвецы быстро расправились с беглецами, и агонизирующий стук очень быстро сменился метрономом хлопков и монотонным то ли хрипом, то ли стоном.
– Мы бы погибли, если бы открыли! – опять сказал Атос. Он ни на кого не смотрел, но Виталик знал, что его слова адресовались Стасу. Но тот молча развернулся и вернулся в купе.
– Стас, – жалобно окликнул его Коля.
– Это отмщение. Отмщение за грехи наши! – вдруг крикнул тот. – Очищение!
– Брось топор! – взвыл оттуда Сева, и тут же зазвенело разбитое стекло. Мертвецы под окном победно взвыли.
– Очищение! – продолжил кричать Стас. Виталик даже не попытался заглянуть в купе, подхватив палку, он бросился прочь по коридору. В этот момент он забыл даже про искалеченную руку. И с именем Веры на губах заперся в одном из пустующих купе.
Закрыв голову руками, он забился в угол и, покачиваясь, неустанно повторял имена дочки и далекой, но такой любимой жены. В них он находил успокоение, в них находил последнюю защиту перед ордой мертвецов.
Он слышал выстрелы, слышал проклятья, слышал крики друзей, и отчаянно бормотал свою мантру, мечтая о том, когда все прекратится. Вскоре шум сражения действительно затих, а спустя несколько долгих минут в его дверь раздался ритмичный стук, сопровождаемый утробным мычанием.
Виталик заплакал.
– Есть кто живой? – отчаянно закричала откуда-то Зиночка. – Есть кто живой?
Ей ответил рык мертвецов.
– Я заперлась в купе! Господи, сколько крови!
Виталик молчал. Он баюкал опухшую руку и проклинал тот день, когда решил поехать с друзьями в горы.
– Кто-нибудь, ответьте! – завизжала проводница.
– Вера-вера-варе, – тихо бормотал Виталик. – Варе… вар…ер… вер….Ир… ррр….
Его сознание неотвратимо заволакивал туман. Боль в руке чуть утихла, но почему-то по всему телу расползлось онемение. Будто он умудрился отлежать все сразу. И ноги, и руки, и даже голову. Но отчего-то было так хорошо, так спокойно. Так тепло.
Виталик чувствовал, как теряет себя, и потому ни на миг не прекращал повторять имена. Он держался за них как утопающий, не замечая, как весь окружающий мир сужается до заветных семи букв.
– Вер…ааа…Ир…ааа – повторял он, не обращая внимания на стук автоматных очередей где-то там, за пределами его темного паровозного мира.
– Вер…ааа…Ир…ааа -мычал он, когда солдаты ломали дверь в его купе, а кто-то кричал:
– Тут еще один живой! Ранен! Скорую!
– Вер… – в горячке бредил он, пока под присмотром двух врачей трясся в машине скорой помощи. Как сквозь дымку Виталик слышал далекий, будто из космоса, приговор:
– Заражение. Довезти бы до больницы.
– Ира…– сказал он, когда открыл глаза под ножом патологоанатома.
Очень хотелось есть.
Белобородый (Новгородская область)
Свет. Тьма. Иногда сумрак. Серый тяжелый сумрак и неистребимый запах пыли. Они окружают меня уже не первую вечность, и теперь я сам уже часть затхлого небытия. Я пустота, в которой остались лишь пересохшие опухшие губы да свинцовые гири в черепе. Холодные грузики, безуспешно выдавливающие мои глаза прочь из головы. Больше у меня ничего нет. Звуки, запахи, глаза и губы.