–Скелеты прилетели. Почему их так много, модриб*? – рыжеволосая девочка лет пяти по стандартной шкале спрашивала, теребя за руку, женщину стоявшую с ней рядом.
–У них там война. – тихо, без интонации ответила нянька.
–Блодьювед* будет довольна… - весело улыбнулась малышка, и вырвав руку из ладони женщины высоко запрыгала достав почти до невысокого потолка.
–Нула, попридержи язык перед чужими.. – строго сказала женщина, поймав рыжую девчушку и увела спешно в боковые улицы.
Раздались окрики. Морпехи, не снимая боевые скафандры, начали делить их на группы, попутно раздавая пинки. Из толпы молчаливо и казалось равнодушно наблюдавших за ними местных вышел один старик с седой бородой и подняв руку начал говорить:
–Этих – он обвел рукой их группу и кивнул лейтенанту морпехов.–на плантации. Хотите влиться в колонию – докажите, что умеете работать внизу на полях. Остальных в шахты – бурить новые туннели для полей.
–Но мы не работали внизу, только в космосе… – она неожиданно для себя подняла она руку. Тут же к ней подскочил один из незаметных до того охранников, и ее тело содрогнулось от разряда электрошокера пронзившего усталые мышцы.
–Пендрагон Утер* отдал ясные приказания о всех новоприбывших. –зашипел кто-то невидимый от боли прямо ей в ухо. И добавил уже откровенно глумясь:
–Кто работает–тот ест. Не волнуйся, там так же темно и тихо, как и наверху – тебе понравится.
Холодную тьму тут рассекали только их лучи фонарей, нарезаемых мертвую тьму вокруг тонкими ломтями пытаясь защитить их почти сдавшихся от холода и грызущего подсознания страха.. Они спустились на еще один технический уровень вниз. С трудом отперли задранную наглухо переборку. На предпоследней палубе было еще холоднее чем в центральной жилой зоне. В мелькании их фонарей с трудом можно было различить силуэты коробок, вездесущего тут мусора, разбросанной мебели и мертвых механизмов оставшейся от предыдущих владельцев.
Воздух был плотным, наполненным спорами и тошнотворной вонью от царивших вокруг процессов. Их тени, мелькающие в пулирующеммельтешении фонарных лучей, скакали по заросшим плесенью переборкам и казались ожившими копиями своих владельцев поросших отвратительным серым мхом и зарослями чахлых поганок. Ближе к центру палубы переборки стала густо покрываться скользким желтым мхом, а россыпи грибов растущих у потолка, когда они их задевали стали падали с потолка и разбивались об пол, как гнилые сливы окутывая все кругом вонючими облаками спор. Все скрипело, стонало, капало, сочилось и смердело. Станция, казалось не умерла, а на их глазах перерождалась во что-то иное
Через еще один час блужданий, или скорее длинным и плавным скачкам при тяготении Европы, по полутемным и холодным туннелям их привели в длинный отросток-тупик с несколькими десятками таких же, но коротких комнат расходящихся, словно ветви в стороны. Это был их новый дом. Давно заброшенный и пустой.
Как им сказал один из сопровождавших морпехов местных в длинной странно вьющейся при низкой силе тяжести тоге: - Это ваш новый дом. Он почти на пляже. Отдыхайте и обустраивайтесь – завтра мы придем к вам и покажем вашу работу.
Когда он уже поворачивался уходить, кто-то из дальнего угла глухо спросил:
–А кормить нас будут?!
–На Обители Святой Блодьювед строгие правила – кто не работает, тот не ест. А вы пока что бесполезны.
Под гробовое молчание он развернулся, качнувшись, словно живой мешок, складками грязно-серой тоги, и скрылся за ощетинившейся стволами шеренгой морпехов. Затем, в полной тишине, заскрипела не смазанными петлями тяжелая дверь, и они остались одни в полутемной тупике жилой секции. Дом, новый дом или все же тюрьма...
Они стали проверять помещения- не забыв зачем сюда пришли. Двери либо заклинило от ржавчины, либо они были опутаны по краям распухшими языками грибка, и приходилось выбивать их из пазов кашляя в тумане от грибных споров- внутри же было все одинаково, тлен и буйная разросшаяся растительность. Поверхность палубы тоже поросла грибком и мхом, и Том пару раз неуклюже упал подскользнувшись. С каждым шагом вглубь палубы их ботинки издавали все более громкое липкое чавканье. Джекс коснулся тыльной стороной ладони заросшей мягким ковром мха переборки. На ощупь она оказалась теплой и маслянистой, как кожа умирающего или короткие волоски живого человека.
Все было плохо. Очень плохо.
Все, поворчав, стали разбредаться по ячейкам. Сил ни на что больше не было, и они с Джеком тоже поплыли, все еще привыкая к незнакомому тяготению, в одну из полутемных ячеек. Тут хотя бы не так сильно пахло нарциссом и она вздохнула с облегчением – голова наконец прекратила болеть. Воздух в бараках был влажным, и быстро стало зябко, и еще тут странно пахло солью от близкого океана. Тяжелый мир. Другой. В него будет тяжело вжиться и еще тяжелее покинуть..