— А кто это? — спросила Роза шёпотом у своей матери.
Черноволосая симпатичная женщина низкого роста подошла к дочери поближе:
— Это родная тётка Лекси, зовут Ливетти.
— У тёти Мари была сестра? — тихо удивилась Роза, впервые о ней услышав.
К Ливетти подошёл врач. Он произнёс пару фраз, и женщина разрыдалась, что шоком подействовало на других.
Роза, еле сдерживая слёзы, спросила:
— Она жива?
Тишина действовала на нервы, и молодая девушка закричала в истерике:
— Она умерла?? Скажите! — Слёзы побежали градом.
Ливетти прикоснулась к её плечу робко и сочувствующе.
Врач:
— Крепитесь… Девушка в коме.
Находящиеся в коридоре переглянулись с тревогой на лицах.
А врач со вселенской усталостью в глазах продолжил:
— Мы пытаемся сделать всё, что в наших силах. — И равнодушно добавил: — Пожалуйста, сейчас нет смысла находиться здесь. Возвращайтесь домой.
Он посмотрел на всех рядом стоящих людей, переживающих за пациентку, и добавил:
— Вы все возвращайтесь домой. Сейчас она без сознания. К ней всё равно нельзя. Извините, мне нужно работать. — И врач покинул их.
— Она жива… — сказала облегчённо Ливетти, глядя на Розу. — Она жива.
Следующий день проходил с неменьшей тяжестью.
Близкие понимали, она не очнётся так быстро, но вновь и вновь царапали себе души наивной надеждой, и каждый раз слышали: «Улучшений нет».
В палату стали пускать на второй день. «Её состояние стабилизировалось. Но сейчас это единственные хорошие новости», — говорил врач, что не очень-то утешало. Роза приходила, читала «спящей» книгу; прочитала в интернете «Если с человеком разговаривать, он услышит и очнётся». И Роза разговаривала.
Ливетти приносила цветы. Каждый день новый букет. Молча гладила по волосам. Сидела минут десять и уходила.
Так длилось двое суток.
В очередной из дней Роза включала для Лекси песню: рассказывала что-то, связанное с композицией. Спящая наверняка знала, о чём речь, но не реагировала.
— Ну, хоть бровью пошевели! — вырвались у Розы слёзы впервые за несколько дней, и она, не выдержав, уходит.
Вечер прошёл так же, без изменений. Разве что Ливетти заскочила позже обычного. Но лишь для того, чтобы поменять букет. Посмотрела на бледную кожу племянницы, на трубочки… Сказала что-то тихо… и вышла.
Ночь.
В коридорах больницы доносились взволнованные голоса: кто-то возмущался. Беспокойство раздавалось по тихим коридорам. Затем наступила недолгая, но полная тишина…
…и шаги…
Внезапно дверь в палату открылась.
Тусклый свет коридора проник вовнутрь широким лучом. Широкоплечий мужчина приблизился к больничной койке, где лежала девушка. На голубое одеяло, прикрывающее её тело, упал лунный свет, а тишину в палате нарушал лишь один повторяющийся сигнал.
Мужчина взглянул на часы, затем бесшумно сел на стул у окна и выдохнул. Усталым взглядом он перешёл к кардиомонитору: «Без изменений». Он видит безжизненный профиль когда-то беззаботно улыбающейся девушки. Сейчас она почти мертва…
Его время здесь заканчивалось, и он подошёл ближе. Осторожно прикоснулся к руке. Мягко, но неуверенно погладил тёплые тонкие пальцы и… всё же взял её за руку. «Я должен уже уходить», — произнёс мужчина и, удерживая её пальцы ещё секунду, прежде чем отпустить совсем, нехотя двинулся в сторону двери.
После тихих удаляющихся шагов дверь почти бесшумно закрылась. Лекси чуть дёрнула рукой… лишь на мгновение. А в коридоре ещё недолго доносилась торопливая глухая поступь.
На следующий день всё то же самое: состояние без изменений.
Ливетти зашла поменять букет и поправила девушке волосы.
Позже навестила Роза и делилась новостями: какая на улице погода, как снова кричит и ругается соседка дона Клаудия (Роза приходит, поливает очередной цветок Лекси, чтобы тот не засох, как предыдущие). Её речь звучала бодро, и она надеялась, что вот-вот Лекси очнётся. Вот сейчас. Вот ещё один день. Но нет.
Роза сорвалась на крик:
— Да что с тобой не так? Я тут стою, распинаюсь, а ты. Очнись же!! Слышишь?! Очнись, твою мать!! — в конце уже пошла истерика со слезами.
Ею двигало отчаяние, и она продолжила под потоком слёз:
— Моё сердце разбито, подруга! Шейн меня бросил!! Мне так плохо…