Ребёнок казался не мёртвым и не живым одновременно. Видно, как грудная клетка то поднимается, то опускается. Но кожа на маленьком тельце выглядела настолько больной, что зомби в фильмах посочувствовали бы ему. Все тело покрывали загнившие раны, нижней челюсти нет, как и ног, а руки атрофировались и висели как переваренные макароны. Трубки были воткнуты в живот и в голову, где когда-то были глаза. Вся эта конструкция объединялась в колбу с прозрачной жидкостью.
Я также отошёл на два шага назад, не веря в то, что увидел своими глазами.
— Неужели... — но не успел я закончить мысль, как меня отвлёк звук. Глухой и повторяющийся. Подняв глаза и посмотрев туда, где только что стоял Гном, увидел верзил с битами. Его избивали те уроды, с которыми мы загружали ящики. Очкарик, который к нам подходил перед делом, снимал всё на камеру. Но где же второй очкарик? Куратор? Так, не время прохлаждаться!
— Авкадий! — взял я себя в руки. — Ах вы, долбанные идиоты!!! Да я вас на эти биты засажу, что конец из другого отверстия вый... — но не успел закончить речь.
"БАМ" — послышался громкий звук.
В ушах гудело. Правый глаз залило красной пеленой. Кровью. Моей кровью! А дальше я увидел приближающуюся стену... А, нет, это пол. Я упал. Глаза застилала тьма. Хотел что-то сказать, но тело не слушалось. Ничего не было слышно и видно. Стало жутко холодно. Очень захотелось спать...
***
Я уснул? Я мёртв? Не понимаю...
Никогда не верил в бога или в загробную жизнь. Но сейчас не чувствовал своего тела. Ничего не видел. Я уже понял, что мёртв. Мне прострелили башку, а Гнома забили битами, как какую-то шавку. Паники никакой нет, что странно. Прости, Гном, всё-таки нужно было отговорить тебя от этого дела.
Эх, может, с мамой увижусь. Спрошу, зачем она это сделала. Хотя нет! Просто спрошу, как у неё дела. Как себя чувствует. Не буду напоминать ей о тех страшных вещах, что происходили дома.
***
Прошло уже… сколько? Да хрен его знает... Часов здесь нет. Да, есть и пить не хочется. Сон отбило, хотя не отказался бы от него. Говорить, что кого-то я встретил, глупо. Здесь никого нет. Я старался кричать. Но чем кричать? Рта и лёгких нет. Да и слуха, чтобы понять, говорят ли мне в ответ, тоже.
Вот и существовал в этом месте. А существовал ли я вообще? Когда-то слышал, что люди проживают последние моменты перед смертью. Может, мой мозг заглючил и не смог мне включить картинку? Хотя, предполагая, как я умер, то от моих мозгов давно ничего не осталось...
Надо себя чем-то занять, а то так и свихнуться можно от ничего неделания.
***
Сорок пять тысяч триста восемьдесят два, сорок пять тысяч триста восемьдесят три, сорок пять тысяч триста восемьдесят четыре...
***
Зараза, снова сбился... Я понял, что нахожусь тут слишком много времени. Сколько бы ни отчитывал секунды, меня постоянно сбиваюсь другие мысли. За всё это время ничего не происходило. Надо ведь себя хоть как-то развлекать... Будь я человеком, то, возможно… Нет, точно бы свихнулся! Но нет, как будто вчера сюда попал. Куда сюда? Мне-то откуда это знать?! Я ничего не чувствую и ничего не вижу. Придумал себе в голове комнату, там и живу. И сам с собой говорю.
Мебель сделал себе знатную. Полностью черный круглый стол в стилистике девятнадцатого века. Шкафы и комоды, также черные, пустовали. Ну, а чем мне их забить? Воображаемой утварью? Я пытался нафантазировать ее, но это как-то быстро мне надоело. Даже окно, которое никуда не ведет, существует в моей воображляндии.
И не надо мне тут говорить, что я свихнулся и этого всего не существует. Я это знаю! Но никто бы не смог так долго держаться. Да и, если честно, я до сих пор поражаюсь, как полностью не сошёл с ума.
— Сколько я уже насчитал? — метался из стороны в сторону.
— Шестьдесят миллионов четыреста две тысячи тридцать секунд, ну или сто шестнадцать лет. И то — это только то, что ты насчитал. Может быть, и больше. Да и знакомы мы с тобой не так давно. Всего лишь эти же сто шестнадцать лет, — за столом сидел мой воображаемый друг-собеседник. Моей фантазии хватило только на то, чтобы сделать его обычным сгустком черной материи.
— Может, чаю? -— и это улыбнулось безо рта. У него не было формы как таковой, но понять, где "голова" или "задница", я мог. Может, я глуп и не могу представить себе нормального собеседника? А может, у меня кукуха уже давно уехала и даже не попрощалась?
— Эх, да мне хоть мочу, но чтобы я хоть что-нибудь почувствовал! — самое печальное, что я ничего не ощущал. Ну да, логично. Как существу без каких-либо рецепторов что-то ощущать? Это ведь не сказка.