Вместо ответа Саша тихонько целует его пальцы.
========== Темнота ==========
Яр дёргается, заскулив, будто убежать от чего-то пытаясь, и распахивает глаза; взгляд мечется суматошно, сталкивается с чужим взглядом из темноты, внутренности будто жидким льдом обваривает — Яр замирает на миг, не в силах даже дышать от ужаса. Кричит, почти голос срывая, и закрывается руками; в панике пытается сжаться в комок, отодвинуться как можно дальше, слиться со стенкой, в которую больно вжался плечом и боком. Вздрагивает всем телом. Плачет бессильно, понемногу возвращая себе контроль над реальностью и мыслями.
Темнота рядом ощущается тоже испуганной. И очень расстроенной. И готовой…
— Саша, — зовёт Яр хрипло. Руку тянет вслепую, снова захлёстнутый паникой: — Саш, Саша, стой, нет! Стой, пожалуйста, иди сюда, ты мне очень нужен, Саша-Саша-Саша, не смей уходить, не думай, ты очень, очень, очень мне нужен, пожалуйста, иди сюда, иди ко мне, или я сам к тебе сейчас, где ты, не уходи не уходинеуходинеуходи… — голос срывается на сиплый шёпот.
Его руки осторожно касаются тёплые пальцы. Яр их сжимает отчаянно; не открывая глаз, приподнимается и тянется в ту сторону. На ощупь находит знакомые плечи, на ощупь утыкается в родную грудь, цепляется, стиснув на рёбрах руки, и отчаянно плачет — сумасшедшее пробуждение, разрывающие грудь страхи и тревога выломали, кажется, все предохранители, и успокоиться не выходит никак.
— Саша-Саша-Саша-Саша, не уходи, пожалуйста, не уходи, ты мне нужен, очень, нужен, нужен, нужен, пожалуйста, останься, прости, я не хотел, я не из-за тебя, не уходи, останься, пожалуйста, пообещай, что не уйдёшь, Саша, Саша, Саша, Саша, Сашенька…
— Ш-ш-ш, — бормочут, наконец, ему в макушку. Тёплые руки ложатся неуверенно на плечи; скользят к лопаткам, накрывая спину, защищая от другой, враждебной темноты, от кошмаров и мыслей. Яр чувствует, как его осторожно прижимают ближе, и сам всем телом льнёт, прячась у своей личной темноты в объятиях. Выдыхает чуть ровнее, всё равно сорвавшись на судорожный всхлип. — Я здесь. Я не ухожу. Я с тобой. Никто не доберётся, я с тобой, я не ухожу, я здесь, слышишь? Ш-ш-ш.
— Пообещай, — всхлипывает Яр. — Пообещай мне, что не уйдёшь.
— Я обещаю, — шепчут над ухом. — Что не уйду, пока ты сам меня не прогонишь.
— Не прогоню, — Яр мотает головой, сжимая руки сильнее, цепляясь, будто он может в любой момент исчезнуть. — Никогда-никогда-никогда, ты мне очень нужен, ты мне таксильно_нужен_, С-а-ш-а, прости, я не испугался, не тебя, ты не виноват, я просто — это кошмар был, не про тебя, я тебя люблю, люблю-люблю-люблю, это просто кошмар, я не хотел, прости, прости, прости, не думай, я не…
— Ш-ш-ш, — тёплые пальцы успокаивающе зарываются в волосы. — Тише, тише, тише, я с тобой, я никуда… я здесь, Яр, тише. Тише… давай ты ляжешь, ладно?
— Только с тобой, — Яр мотает головой снова. — Будь рядом, пожалуйста, будь рядом, ты мне нужен, очень, я тебя люблю, ты мне…
Саша осторожно помогает ему, дрожащему, лечь — и сам опускается на кровать. Яр не отпускает его ни на секунду, льнёт к груди щекой, всем телом прижимается ближе, утыкается куда-то в шею — и замирает, вздрагивая. Его колотит крупно, как в лихорадке; слёзы не унимаются никак.
К макушке прижимаются тёплые, вполне человеческие на ощупь губы. Осторожные руки гладят его по голове и плечам; Яр чувствует, как его бережно кутают в одеяло, снова обнимая поверх.
— Может, тебе тёплого налить? — тихо спрашивает Саша через несколько минут тихих всхлипов. — Чаю, молока, людей это, кажется, успокаивает… ты дрожишь очень.
Яр головой трясёт отчаянно:
— Не отпущу. Я тебя не отпущу, мне страшно, я… ты не уйдёшь? Саш? Не уйдёшь?
— Не уйду, — обещает тот негромко.
И, вдруг поднявшись, без труда поднимает его на руки. Яр тихо вскрикивает, тут же снова к нему прижавшись, за шею обхватив удобнее.
— Глаза не открывай, — напоминает Саша.
Яр кивает — Яр с ним спорить боится сейчас, в голове всё ещё стучит мысль, что он уйти может, — да и сил возражать тоже нет. Только цепляться. Только греться в родных руках, столь бы нечеловеческими они не были.
И любить-любить-любить.
Его осторожно опускают на табуретку — Яр тут же обхватывает руками сашин пояс, испуганно прижавшись. Тёплая рука осторожно гладит спину:
— Я здесь.
Яр слышит, как щёлкает электрический чайник, как начинает шуметь, нагреваясь — такой будничный звук сквозь пелену охватившего его ужаса немного проясняет мысли.
Когда шумит чайник, всё не может быть слишком плохо, правда? Шумящий чайник в его долбанутой жизни давно стал якорем, чем-то неизменным. Если он добрался до кухни и чайника, значит, он жив.
Они молча ждут, пока закипит вода — Саша гладит его по спине и волосам, чуть покачивая в объятиях. Яр даже отпустить его решается ненадолго — достать чашку и пакетик заварки; прислушивается напряжённо к его возне, обняв себя руками за плечи.
Бесполезно — колотить всё равно начинает сильнее. Так хочется приоткрыть глаза, убедиться, что он всё ещё здесь — Яр для верности закрывает лицо руками. Он обещал.
Саша, угадывая его состояние, возится нарочно громко и напевает что-то под нос. Яру от этого легче совсем чуть-чуть, мысли всё равно испуганно мечутся бестолковыми аквариумными рыбками — Яру его о-щ-у-т-и-т-ь необходимо, коснуться, держаться изо всех сил.
Саша со звоном ставит перед ним чашку и тянет его за запястье, касаясь его пальцами ручки. Сам обнимает со спины, кутая в одеяло и свои руки — Яру спокойнее от горячих ладоней, прижавшихся в районе живота и солнечного сплетения, от груди, к которой он прижимается спиной, от снова неловко ткнувшихся в макушку губ. Яр свободной рукой сжимает его предплечье.
Когда Саша стоит за спиной, Яр не ощущает себя таким уязвимым и беззащитным. Сашины руки сковавший сердце лёд ужаса заставляют хоть немного оттаять.
Яр всё ещё задыхается.
— Пей чай, — шёпотом просит Саша. — Сладкий. Тебе сейчас надо.
— Можно… открыть глаза? — так же тихо спрашивает Яр. — Я не буду на тебя смотреть, правда. Я просто… руки дрожат, пролью…
— Не надо.
Яр чувствует, как его пальцы накрывает сашина ладонь, помогая поднести чашку к губам. Яра так трясёт, что зубы стучат по краю; он морщится от этого звука, через силу делая несколько глотков.
Удавка на горле как будто немного разжимается. Саша гладит его осторожно, в другую руку вкладывает кусок шоколадки. Яр нервно, истерично смеётся, но послушно ест. Сладость на языке и горячий чай помогают немного расслабиться; Яр ставит чашку почти без помощи и прижимается лопатками к родной груди.
— Ляг со мной, — просит тихо, смаргивая слезинки. — Пожалуйста, будь со мной.
Саша мог бы, наверное, ответить, что и так всегда рядом, что незачем столько просить, но он молчит — только целует в лоб и снова бережно поднимает на руки. Яр устало опускает голову ему на плечо — знает, что Саша не уронит и не зацепит ни один дверной косяк.
Саша позволяет ему лечь почти полностью на себя и снова прижаться-прильнуть-вцепиться, уткнувшись. Яр притихает — заснуть, когда так колотит, не получится, но мертвенная усталость накрывает с головой, не давая пошевелиться. Глаза горят от слёз.
— Я здесь, — шепчет Саша очередным обещанием. — Ты расскажешь?..
— Я не помню, — выдыхает Яр еле слышно, вздрагивая. — Такая… мешанина безумная, образы, хаос… и очень страшно. Ужасно страшно. Страшно и холодно, страшно-страшно-страшно, — он сбивается на лихорадочный шёпот, скулит тихо, когда в голове проносится тот же вихрь, так напугавший его во сне. Саша гладит его по напряжённо вывернутым лопаткам. — А потом я проснулся, но не понял, что проснулся, вот и… прости, Саш, прости, не думай на себя плохого, я бы так же стула с одеждой испугался, или шторы, или тени, вообще чего угодно, прости, прости, прости меня, я не хотел…