Снова наступило лето. Снова можно было целые дни играть во дворе, бегать на реку, ловить пескарей, загорать, плавать.
Правда, плавать я ещё не умела. Мы с Зиной и Ушастиком плескались у берега в тёплой воде возле мостков, рядом с будкой лесного склада: на этих мостках нам удобно было раздеваться. А после купанья грелись на песке.
Ушастик положит голову на вытянутые лапы, сощурится и смотрит сонными глазами на реку, на проходящие плоты… Может быть, он вспомнил своё щенячье детство, свою маму?
Шурка с соседским Ромкой и другими мальчишками всё плавали на спор — кто дальше заплывёт. Шурка умел плавать сажёнками и очень фасонил: «У берега плескаться неинтересно, что мы, детсадовцы?»
Мальчишки хорохорились:
— Это же Нева! Это тебе не залив! Детсадовцев и близко к Неве не подпускают. Там на середине, знаете, какая холодная вода?
— А на середине Невы ты вовсе никогда и не был, Шурка, — сказал однажды Ромка. — Тебе до середины никогда не доплыть!
— Давай на спор! Пошли вон до тех плотов, они как раз посередине идут! — крикнул с азартом Шурка и прыгнул в воду.
Ромка с Шуркой, как и все мальчишки, воображалы, вечно хвастаются. Я немножко посмотрела, как они разбрызгивают воду своими сажёнками, как поднимают фонтанчики ногами. А потом мне надоело смотреть.
Я говорю:
— Давай, Зина, выкупаем Ушастика. Смотри, какой он. Весь в песке перевалялся.
— Давай, — говорит Зина. — И расчешем потом.
— Иди сюда, Ушастик, — позвала я.
Ушастик почему-то не пошёл. Первый раз в жизни не послушал меня.
— Я кому сказала? Иди сюда сейчас же!
Но Ушастик опять не послушался. Он только встал на все четыре лапы, вытянул хвост назад, а голову вперёд и смотрит на реку.
Я тоже туда посмотрела и увидела, что Ромка плывёт к берегу. А Шурку сначала не увидела, потому что солнце слепило глаза, и река вся блестела. А когда всмотрелась как следует, вижу: Шурка плывёт к плотам. А до плотов ещё далеко…
Я заорала:
— Шурка! Шурка-а!.. Плыви назад, противный!
А Ушастик сразу же залаял.
И тут ещё кто-то закричал:
— Эй, пацан! Давай вертайся!
Это кричал сторож лесного склада. Наверное, услышал, как лает Ушастик. Сторож подбежал к самой воде и руки сложил рупором.
— Эй, пацан! Немедля назад!
Ушастик лаял очень громко, заливисто. Он носился взад-вперёд, рыл лапами песок, бил хвостом и всё лаял, лаял… И вдруг сделал огромный прыжок и исчез в реке… Нет, не исчез! Его голова сильными толчками двигалась вперёд, туда, к Шурке, прямо-таки разрезала воду. Вода бурлила вокруг Ушастика, а сзади оставался пенистый след.
На берег выбрался Ромка. Он трясся, стучал зубами, заикался:
— Я… Я говорю: плывём назад, холодно. А он плы… плывёт…
Я не слушала Ромку, потому что в это время Ушастик уже догнал Шурку. Вот перегнал его, повернулся и начал бить лапами по воде.
Мы с Зиной и с Ромкой закричали в один голос:
— Шурка-а! Шурка тонет!..
Откуда-то появился милиционер. Он на бегу сбросил гимнастёрку и принялся было стаскивать сапоги, но потом, заслонив рукой глаза от солнца, посмотрел на реку и сказал:
— Не кричите. Не тонет вовсе ваш Шурка. Просто собака загоняет его к берегу, не даёт заплывать. Вот умница! А лай-то какой подняла, я с поста услыхал.
Действительно, Ушастик гнал Шурку обратно; он всё колотил лапами по воде и даже лаял на Шурку, и даже толкал его к берегу. Так они плыли и приплыли, и оба благополучно вышли на берег. Шурка — сердитый, а Ушастик — довольный; он отряхнулся, обрызгал всех нас и начал прыгать вокруг Шурки, повалил его на песок и принялся лизать прямо в лицо. А Шурка сердито отмахивался.
— Если б не ты, я бы обязательно доплыл до середины!
— Скорее всего, пошёл бы ты на дно кормить окуней, дурачок, — сказал ему милиционер и погладил Ушастика. — Откуда он у вас, ребята? Это же очень редкая порода — водолаз.
Вот и всё про Ушастика. Больше нечего рассказывать. Разве что рассказать ещё про маму? Нет, лучше про милиционера расскажу, как он на следующий день привёл к нам инспектора служебного собаководства.
Этот инспектор попросил:
— Продайте, пожалуйста, нам вашу собаку. Мы её будем учить.
А мама сказала:
— Ни за что! Она мне дороже денег. — И обняла Ушастика, и поцеловала его при всех прямо в нос.