— Ну, тогда хоть позвольте взять его для ученья только на летний сбор, — попросил инспектор. — А потом мы его вам вернём.
На это мама согласилась. А Ушастик не согласился. Он на следующий же день убежал с летнего сбора и вернулся к нам с обрывком ремешка на шее.
И тогда инспектор опять пришёл. И порешили они с мамой, что Ушастика возьмут в служебное собаководство вместе с Шуркой.
На это Ушастик согласился. Он больше не убегал, и они с Шуркой прожили в служебном собаководстве всё лето. Мы с мамой ездили однажды к ним на Крестовский остров в гости. И мы удивились, каким интересным вещам научился и сам Шурка. Он нам так и заявил: «Когда вырасту, обязательно стану инструктором-дрессировщиком служебных собак».
Е 4
Сначала у нас в лагере никакой самодеятельности не было. Ребята понаехали из разных мест; неизвестно, кто что умеет, — ну, там петь, играть на каких-нибудь инструментах, танцевать или читать стихи с выражением. Выяснять это старшая вожатая поручила горнисту Славке Синицыну и Люсе Коркиной, ученице музыкальной школы. А ещё в эту комиссию вошёл я. Собрались мы втроём во время тихого часа на летней эстраде, уселись в уголке возле пианино и соображаем, как приступить к делу, с чего начать.
Я говорю:
— Нужно написать объявление и повесить в столовой.
А Славка говорит:
— Ещё писать и вешать! Лучше я протрублю сигнал общего сбора. Все сбегутся, тогда и поговорим.
А Люся Коркина открыла пианино и начала тихонько играть что-то немножко грустное, немножко весёлое; губа чуть прикушена, чёлка со лба откинута — вот-вот улетит, а пальцы так ловко бегают по клавишам, что не только слушать, но и просто смотреть на Люсю приятно.
Мы со Славкой засмотрелись. А тут вдруг появляется садовник дядя Лёша с мешком.
— Вишь, растяпы! Один день всего пожили, а уже успели разбросать по территории где что попало. Кто книжку под кустом забыл, кто косынку на траве, кто тапки у ручья. А я собирай…
Поворчал так дядя Лёша, плюхнул мешок в угол и ушёл. Тут Славка вскочил со стула и начал озираться по сторонам.
— Братцы, — говорит, — а где мой горн? Я его на куст рябины повесил, кажется…
Он хотел было спрыгнуть со сцены, но передумал и принялся рыться в мешке.
Чего там только не было! Книжки и тапки, ленты-банты и носовые платки, тетрадки, береты, расчёски. Горн, между прочим, тоже там оказался. Славка вытащил его из мешка и облегчённо вздохнул: «Уф-фф».
А Люся посмотрела на все эти трофеи и вдруг засмеялась.
— Мальчики, у меня идея! Устроим игру, интересно получится. Соберём всех растяп, ну, этих, которые растеряли свои вещи, и будем выдавать…
— Что же тут интересного?
— А то, что не просто выдавать, а пусть каждый прежде исполнит что-нибудь.
Тут до нас со Славкой дошло.
— Вот это да! Это ты, Люся, сильно придумала…
Мы вывесили объявление, что, мол, сегодня состоится открытие клуба «Растяп-Растерях». Пришло много ребят. Ещё бы! Ведь каждому интересно узнать, что это за клуб такой? Все скамейки перед летней эстрадой оказались заполненными. Славка Синицын чисто и звонко протрубил со сцены торжественный сигнал, я объявил вечер открытым и принялся вытаскивать трофеи из мешка.
Ребята охотно исполняли, кто что умел. Конечно, не у всех получалось хорошо, зато исполняли от души, и было весело. Попадались и такие, кто стеснялся. Например, одна девочка, Катя Воронова, которая забыла тапки у ручья.
— Неужели ты так ничего и не умеешь? — подбадривала её Люся. — Так не бывает, чтобы ничего не уметь…
Катя стояла вся красная и водила босою ногой по песку.
Тут один мальчик крикнул:
— Отдайте ей тапки! Я исполню за неё.
Мальчик взбежал на сцену, достал из кармана три пинг-понговых шарика и принялся жонглировать. А Люся сразу же начала подыгрывать ему на пианино. Он подбрасывал и ловил шарики — и из-за спины, и из-под ноги, и лёжа на полу — ну, как в цирке. А потом подбросил их высоко-высоко, и все три шарика, один за другим, попали в карман его куртки. Ох, и хлопали же этому жонглёру.
Особенно один белобрысый пацан. Я его давно заприметил; он сидел с краю на передней скамейке и прямо-таки тянулся к сцене. Глаза у него горели, а светлый чубчик на голове подпрыгивал в такт музыке. Ноги в зелёных носках и красных сандалиях свешивались со скамейки, потому что он не доставал ими до земли; лет десять ему было, не больше.
Я шепнул Люсе: