– Понимаешь, это – Москва… Впечатления… Я работаю, отпуск еще бог знает когда, что ты будешь все каникулы один торчать.
– Я не один, я с Лайком буду!
– А Лайк – уж такая компания! – усмехнулась мама. – Тебе люди нужны. Человеческие отношения. А то так и будешь всю жизнь один. Надо как-то учиться коммуницировать, правильно Женя говорит. Все-таки она хороший учитель.
– Я коцу… комцу… коцму… коммуницирую! – говорю. – Вот, с Витей Свешниковым, например.
– Не нравится мне твой Витя, – призналась мама. – Вечно мрачный какой-то. Молчит. Не знаешь, что у него на уме.
– Я знаю! – выпалил я, и осекся: это же тайна! Никому нельзя рассказывать, что Витя скоро сбежит из дома!
– Ну что ты знаешь… – грустно улыбнулась мама.
Уф. Слава богу, не приняла мои слова всерьез. Обычно обидно, когда твои слова всерьез не воспринимают, а тут прямо повезло!
– Надо учиться общаться. Тем более – Москва… Надо использовать любую возможность там зацепиться. Надо дружить с Женей. Кто знает, как повернется, – говорила мама тихо. – Раз пригласила – поезжай!
– Правильно, Верочка! Хватит ему в глуши киснуть! – неожиданно раздался с дивана голос тети Жени.
Мы с мамой вздрогнули от неожиданности. Я покосился на диван.
Но тетя Женя продолжала лежать с закрытыми глазами. И довольно мирно посапывать. Во сне, что ли, разговаривает? Вот ведь школа ее довела…
Но мама на всякий случай спросила тихонько:
– Жень, ты не спишь? Мы разбудили тебя? Извини.
– Да сплю я, – не открывая глаз, успокоила нас тетя Женя. – Это учительская привычка. Мозг до конца не отключается никогда. Даже во сне.
Мы с мамой с недоумением продолжали смотреть на тетю Женю.
– Ну, я – образно… – уточнила она, не открывая глаз.
В общем, на следующий день я попрощался с Лайком (он, конечно, при этом деловито обслюнявил мне все лицо до ушей)… Попрощался с мамой, она мне помогла сумку собрать – ничего особенного там, все-таки не на год еду, а только на каникулы… Зубная щетка, паста, одежды немного…
И сам я потихоньку положил в боковой карман сумки, свернув, свой рисунок. Портрет прекрасной незнакомки на перроне. Пусть для кого-то это – арбуз с глазами, для кого-то – Колобок… Главное, я точно знаю: это – она. И мне важно, чтобы она была со мной постоянно и везде. Пусть даже человек совсем не умеет рисовать, зато он умеет чувствовать, думал я. И чувство его – сильнее его неумения! Вот так.
4
Мы сели в машину тети Жени и поехали в Москву. Ее муж-начальник такой богатый, что у него своя машина, а у тети Жени – своя. Круто. Я спросил:
– А сколько ехать?
– А, недолго, – улыбнулась тетя Женя.
Но ехали мы очень долго. И так неблизко было, так еще и пробки постоянные…
И тетя Женя болтала без умолку. Спрашивала меня, хорошо ли учусь («Если помощь нужна, обращайся, не стесняйся, я же учитель все-таки!») и есть ли у меня девочка (я сразу вспомнил девочку на перроне, впрочем, я про нее и не забываю никогда)… И я на все отвечал или «Угу», или «Не-а».
Чаще, конечно, «не-а». Потому что учусь не хорошо, и девочки у меня нет (то есть она есть, но я ее никогда больше не увижу, она – просто мечта, не буду же я о ней тете Жене рассказывать!). И тогда тетя Женя рассказывала про своего сына Леху:
– Целыми днями в своем телефоне! Подружился с соседкой, есть у нас такая девочка, Юлька, и болтает с ней, и болтает… И гулять ходят до ночи. А учебу совсем забросил! Может, ты на него как-то повлияешь?
– Так я тоже плохо учусь, – говорю.
– Но ты хоть серьезный! Ответственный!
Я удивился: почему тетя Женя так решила? Может, потому что я молчаливый? Когда человек молчит – кажется, что он серьезный. А если ему просто нечего сказать? Нет, ну мне-то есть что сказать, просто я стеснительный. Но все равно не сказать, что сильно ответственный… Мне просто пока ни за что особо отвечать не приходилось. Разве что за Лайка. Точнее, за прогулки с ним по утрам, до школы, и по вечерам после школы. Да, я с ним гуляю сам почти всегда. Он такой потешный! И добрый. Мне нравится с ним гулять. Вроде как и делом занят, и думаешь… думаешь… о разном… Смотришь на поезда, летящие туда-сюда, на фонари на станции… Опять же, девочку ту вспоминаешь…
А Лайк бегает, бегает по грязи, и потом грязными лапами – шлеп тебе на грудь! И ты стоишь грязный тоже и злишься на Лайка, хотя недолго: как можно злиться на такого славного пса?
– О чем задумался, детина? – тетя Женя спрашивает.
Вот же приставучая! Нет, гораздо лучше, когда она гладит по голове ногтями. И молчит.
– Ни о чем, – вру я. – А сколько еще ехать?
– Устал, бедненький? – беспокоится тетя Женя.
– Просто вы говорили – недолго, а это было уже давно…