Володя Злобин
Тырышкины кости
Под чёрной судейской мантией что-то топорщилось. Наверняка там хобот, клешни, рыбья чешуя и жвала с янтарной капелькой яда. Щупальца копошились, пытаясь вылезти из рукава, и судья поминутно встряхивала руками, будто у неё падучая.
– Подсудимым приговор понятен?
Секретарша устало прислонилась к подоконнику и выгнула спинку. Ещё чуть-чуть и мяукнет большим красным ртом. Девушке нравилось всё, что происходило в зале. Нравилось смотреть на молодых людей, которые вот-вот отправятся за решетку. Нравились кислотно-зелёные ноготки. Её забавлял даже чей-то родственник-инвалид, который еле стоял, опёршись на палку.
– Приговор понятен, – отвечает Ветеринар и вскидывает сжатый кулак.
Секретарша хмыкнула и посмотрела на улицу. Там конец ноября, Сибирь и накрапывающий дождик. Перед заседанием женщина жаловалась, что не может припомнить такой тёплой погоды.
– Кого хватать? – грубо спрашивают дуболомы в бронежилетах.
Кулак Тырышкина разжимается:
– Меня.
Приставы заковывают Ветеринара в наручники. Судья загоняет щупальца под мантию. Сквозь шум доносится задумчивая реплика секретарши:
– Какая долгая в этом году осень.
Погода действительно странная, но нам с Варягом не до зелёной травы. В маршрутке как всегда полно народу. И только когда на трассе её останавливает полицейский, передвигающийся медленно, вразвалочку, Варяг говорит:
– Знаешь, всё это такая мерзость... какая на хрен демократическая революция, креативный класс, городской протест!? Это же полное дерьмо для лохов! Даже если они и победят, то везде останутся те же судьи, те же прокуроры, та же полиция. В чём тогда смысл? Если уж хочешь себя потешить, тогда в компьютерную игру поиграй. Заодно и в тюрьму никто не сядет.
Варяг – это ближайший друг Ветеринара. Его многие считают поехавшим, а некоторые даже боятся. Но я-то знаю, что это добрейший души человек. Сейчас он прижимает к стеклу исполосованное шрамами лицо и корчит постовому страшные рожи. Варяг вообще любит корчить рожи. Он корчил их судье, корчил конвою, только что корчил водителю... бывает, если он думает, что я отвернулся, Варяг корчит рожи и мне. В такие минуты он похож на Муссолини, выступающего с балкона перед чернорубашечниками революции.
– Революция? – спрашиваю я, – Какая такая революция?
– Ну, чтобы всех врагов съесть, а баб изнасиловать, – Варяг корчит страшную рожу, и дорожный мент наконец-то ретируется, – в общем, надо всех покарать под корень, а то негоже. Иначе за что Тырышкин страдал? Кстати... он просил забрать из дома некоторые его вещи.
– Какие?
– Ну.... – Варяг иронично хмыкает, – мешок с костями. Он у него в сундуке лежит.
– Какими костями? – удивляюсь я.
– Человеческими.
Люди уже давно косятся, но Варягу даже не надо напрягаться: он корчит несколько рож небольшой степени презрения, и посторонние взгляды исчезают.
– Откуда у Ветеринара человеческие кости? -- спрашиваю я.
Варяг начинает рассказывать. Кости выкопали местные традиционалисты. Сделали они это на кладбище, где хоронят уголовников и бомжей. Традиционалисты собирались оседлать тигра и объявить восстание против современного мира, для чего хотели истолочь выкопанные кости в муку и напечь из них сакральных лепёшек. Пирожки из праха туберкулёзного зэка должны были приблизить неофитов к миру инициаций, правого анархизма и Рене Генона. К счастью, Тырышкин часть костей смог изъять, и мукомольное производство встало.
– Ну и истории...
– А что поделать, – тяжело вздыхает Варяг, – каждый обмазывается как может. Нам тоже надо найти занятие по уму. Что мы, хуже других что ли?
Ветеринар жил на окраине города. Почерневшие деревянные бараки разбросали вокруг гнилые споры. Гаражи, огородики с одинокими бельевыми верёвками, сгнившие челюсти автомобилей... Над всем возвышалось двухэтажное здание холерного оттенка – областная ветеринарная станция, где одновременно жил и работал Тырышкин. Внутри было безлюдно. В ближайшем закутке нашлась брошенная посуда с недоеденной пищей. Из щелей тянуло рыбным запахом, точно продольный сквозняк дул с океана. От запертых дверей отслаивалась старая клеёнка, которая таращилась на нас глазами-заклёпками.
– Может, произошло заражение каким-нибудь вирусом, и они все умерли?
– Поделом мерзавцам, – соглашается Варяг.
Через полчаса блужданий мы всё-таки вышли к живым людям. Работники станции долго не отзывались на голоса, отсиживаясь в глубине тёмного кабинета, и теперь удивлённо разглядывали посетителей. Возможно, они жили здесь годами, потихоньку фосфоресцируя во мраке и питаясь из соседнего скотомогильника. По крайней мере, так утверждала эпидемиологическая карта на стене, почти полностью отмеченная красными треугольниками. Мы кратко обозначили цель визита и попросили проводить в комнату Тырышкина.
Помогать никто не спешил. Работники язвительно переглядывались и довольно оглаживали животы. Они явно гордились своим положением, и собирались как следует помучить столь редких гостей. Можно было и заранее сообразить, что от областной ветеринарной станции добра ждать не следует! Но ещё хуже оказался директор вертепа! Кажется, ему лет сто! Минут десять начальник тупо молчал, пока не сообразил, что перед ним кто-то стоит. Что? Он куда-то уходит? А как же мы? Эй, постойте, вы нас вообще видите? А, видите... хорошо. Мы идём в зал для переговоров? Поговорить? Зачем? Всё же можно решить на месте! Ау!? Когда ты уже дошаркаешь до своих апартаментов? Увы, дед передвигался величественно, аки царь.