Хотя у меня не было опыта свидетеля наказания, включающего отрубание руки, я не ожидала, что там будет большая аудитория. Я подумала, будет Кристиан и Феликс. Может быть, Винсенций. И представить себе не могла, что отец захочет, чтобы его сыну отрубили руку за попытку изнасилования невесты его преемника. Но это другой мир.
Об этом свидетельствует большое скопление тел, заполнивших пространство, когда я спустилась по лестнице и нашла дорогу в гостиную.
Вокруг было гораздо больше людей, чем я когда-либо видела в доме раньше. Воздух казался каким-то особенным. Густым. Большинство из хорошо одетой толпы были мужчинами разного возраста и телосложения. Там были типично выглядящие парни из мафии, которых, как я раньше предполагала, придумал кинорежиссер, с зачесанными назад волосами, золотыми украшениями, безвкусными костюмами, смуглыми итальянскими чертами лица. Затем были толстяки, которые тяжело дышали, но у них по-любому есть двадцатилетние жены с большими сиськами. Было также несколько очень привлекательных мужчин. Большинство из них выглядели примерно моего возраста. Один был высоким, мускулистым. Его эбеновая кожа была гладкой, за исключением шрама, проходящего по диагонали через середину лица. Рана была неровной и глубокой, и выглядела так, словно кто-то пытался разрубить его надвое.
Шрам только добавлял ему привлекательности, портя идеальные, скульптурные черты лица.
У другого была длинная темная борода, которая делала его больше похожим на лесоруба, чем на мафиози. Или на хипстера. Его глаза были стального серого цвета, которые светились по контрасту с его темно-синим костюмом.
Еще женщины. Всего две, но на две больше, чем я ожидала. Из того, что узнала, у меня сложилось впечатление, что женщины играют очень специфическую роль в мафиозных семьях.
Жены. Матери. Дочери.
Конечно, они все еще могли обладать властью. София была хорошим доказательством. Женщина, которая позволяла мужчине думать, что он ставит ее на место, в то время как на самом деле она дергала за все ниточки и была настоящей главой семьи. Вот что я поняла о ней.
Но быть признанным членом семьи? Это строго для людей с членами. Термины «умники» или «состоявшиеся мужчины» без всякой причины не имели специфических гендерных коннотаций. Мафия была старой закалки.
Олдскул — это эвфемизм для обозначения женоненавистничества и архаичности.
Но здесь были женщины, одетые в сшитые на заказ костюмы. Безупречно сшитые костюмы, облегающие их тела.
И каблуки. Убийственные гребаные каблуки. Ну, по крайней мере, на одной из них. Настоящая сирена с длинными темными волосами, густыми ресницами, поразительными карими глазами и пухлыми губами. Она выглядела так, словно рождена прогуливаться по Милану, а не по особняку Дона. В ее глазах была резкость. Холодность, которую я привыкла узнавать в убийцах.
На другой были кроссовки. Кроссовки от Гуччи. Теперь я могу это распознавать благодаря своему дизайнерскому гардеробу. Коротко подстриженная копна белых волос. На ней почти не было косметики, если не считать красной помады. Ее лицо имело форму сердечка, черты были мягкими и молодыми. Но в бледно-голубых глазах был тот же холод.
Ни одна из них не улыбнулась мне, когда я поймала их взгляды.
Я догадалась, что это не повод для улыбки. Или они возненавидели меня с первого взгляда. Хотя Феликс, София и Винсенций знали обстоятельства нашей помолвки, я сомневалась, что Кристиан поспешил сказать своим солдатам, что ему пришлось заставить женщину стать его женой. Это не хорошо для его имиджа.
Я предполагала, что в какой-то момент смогу объявить об этом, пристыдить Кристиана, устроить сцену. Но я не из тех девушек, которые устраивают сцены, и, несмотря на все, что произошло, мне не хотелось позорить Кристиана. Кроме того, нравилось, как ощущался титул королевы, чертовски нравилось, как они все смотрели на меня, когда я входила в комнату. Мне понравилось, что Кристиан отошел от пожилого, сурового на вид мужчины и быстро встал возле меня. Положил руку мне на поясницу, другой убрал волосы с лица, слегка коснувшись пульсирующего синяка на щеке. Этот жест был нежным, интимным, а не тем, что следовало делать перед комнатой, полной людей. Он делал заявление, я это поняла. Он долго смотрел мне в глаза, прежде чем повернуться к группе.
— Лоренцо ударил мою женщину, — объявил он, говоря тихо, но его голос, казалось, гремел по всей большой комнате. — К счастью, она способна защитить себя, — его взгляд метнулся ко мне с чем-то похожим на гордость.