Икс некоторое время храбрился. Ничего-ничего, говорил он, еще больше двенадцати дней. Не может быть, чтобы за это время не произошло каких-то двенадцати тяжких. Пока не включено управление вероятностью, на нас поработает старая добрая статистика. Но прошел и пятый день, и шестой, а цифра на экране контроль-интеллектора увеличиваться не желала - Живоглот со своей командой творил поистине чудеса.
Ему нравилась новая должность. Окрыленный успехом, он подумывал теперь поселиться там, где ему и положено, - в секуратории. И тот печальный в любое другое время факт, что у секураторов Икса не было родственников, мог в данный момент только радовать - очень уж стал досаждать Живоглот. Ежедневно напротив секуратории выстраивались с утра демонстрации. Демонстранты вели себя в общем мирно, они в основном размахивали плакатами и скандировали лозунги, и некому было их разогнать. Чего только они не кричали! "Узурпатор, убирайся из города!", "Хотим Анжело!", "Икс зарится на чужое!", "Проучим Икса!", "Зарвавшемуся бандиту- по шее!", "Икс, руки прочь от секуратории!" Время от времени по окнам бросали камни, тухлые яйца и баночки с цветной тушью. Ближе к обеду приезжал на бронированном "фиате" старого выпуска Живоглот и произносил речь. Речи Живоглот любил еще больше, чем принятие мер без применения технических средств.
Слова его были гладки и красивы, интонации - проникновенны и убедительны, голос - накален и полон внутреннего достоинства. Каждая его мысль была высока, верна и исключительно приятна воображению. Его можно было заслушаться, он и сам заслушивался себя, а потому всегда говорил чрезвычайно долго. И, повторимся, красиво. Когда он заканчивал, раздавался обязательный рев восторга (Живоглот любил, чтобы окончание его речи сопровождалось ревом восторга), потом молодцы с одинаковыми глазами и одинаковыми подбородками, со всех сторон подпиравшие демонстрацию и следившие за ее посещаемостью, строились и уходили, после чего толпа рассасывалась моментально.
Все это весьма действовало на нервы секураторам Икса. Телефон вскоре пришлось отключить, потому что неизвестные лица постоянно обращались в секураторию с беседами оскорбительного или угрожающего характера. Владельцы магазинов, бань и транспортных средств отказались обслуживать узурпаторов, подчеркнув тем самым свою солидарность с действиями законных властей. Кто-то, правда, бросил им однажды в раскрытое окно секуратории большой сверток с продуктами и сигаретами, но больше уже не бросал, на всю жизнь зарекся бросать.
Одиннадцатого декабря им отключили воду и свет, и тогда Икс решил покинуть секураторию. Двенадцатого в опустевшее здание въехал Живоглот. А узурпатор сбежал, сгинул бесследно - все очень смеялись.
Живоглоту на новом месте чрезвычайно понравилось. Например, он впервые в жизни узнал преимущества пишущей машинки перед автоматом самой распоследней конструкции. Он полюбил письменную форму - так иногда зреют и не проявляются до поры артистические таланты у людей, загруженных рутинной работой. Он с головой ушел в составление пространных инструкций, категорических приказов, пугающих объявлений, возвышенных статей и речей. Глаза его выпучивались еще больше, бородка энергично топорщилась; казалось, что даже сидя в кресле шефа-секуратора он не столько сидит, сколько бежит.
Таковы творческие натуры. Они горят, они сжигают себя, каждую минуту жизни кладут на алтарь любимого дела. Непонятно было, как он спит и спит ли вообще. За день настрочить целую кипу листов, распушить за нерадивость человек тридцать - сорок (и, заметьте, - поодиночке!), произнести речь на митинге, посвященном введению всеобщей добровольной секурации, потренировать руки, ноги и зубы для грядущих посленовогодних забав, провести три совещания (вот что он еще полюбил!), пять летучек, десяток инструктажей, поучаствовать вечером в обязательном мозговом штурме, доложиться Папе, поговорить с ним сугубо конфиденциально, просто конфиденциально, затем доверительно, потом еще при двух свидетелях и по телефону, пройтись рейдом по окраинам города, провернуть еще тысячу разных дел и учеба, учеба, учеба - ведь дело-то новое для него! Да разве под силу такое обычному человеку?
Члены организации ворчали, вспоминая о тех славных временах, когда характер работы был несколько иным, некоторые даже заверяли жен и любовниц, что завтра же положат на стол заявление об уходе; с коллегами, впрочем, обидами не делились. Удивлялись несправедливости: за работу, во много раз более трудную и хлопотную, чем прежние занятия под началом Папы Зануды, секураторам положено жалование прямо-таки нищенское, ни в какое сравнение не идут прежние их доходы. Странно, ох как нелепо и странно устроен мир!
И тем не менее время шло, а организация работала превосходно: к пятнадцатому декабря все та же цифра - 986 - красовалась на небольшом экранчике теперь уже Живоглотова кабинета. Она же красовалась на огромных транспарантах, развешанных по всему городу, и сопровождалась призывом "Горожанин, не преступи!". Скептики - ибо скептики есть везде - были посрамлены, ни один их прогноз не сбылся. Уточним: не сбывался. До восемнадцати часов сорока трех минут пятнадцатого числа. Живоглот в это время заканчивал очередной мозговой штурм.