Эйверин села на кровати и потянулась.
— Эй, Тюльп, ты как? — привычно спросила она, пытаясь распутать пальцами волосы.
Но Тюльпинс больше не приходил в себя: ни глаз не открывал, ни рта. Даже щелканье зубов Крикуна его больше не раздражало. Он только белел и угасал, весь покрываясь пурпурными пятнами.
Эйверин тут же спустилась вниз и ужасно повздорила с управляющим. Он так и не нашел врача, и, к тому же, требовал плату на несколько суток вперед. Эйви так хотелось вцепиться в светлые волосы и хорошенько повозить мистера Гейнса о столешницу его смазливым лицом, но вместо этого она лишь стискивала зубы и вновь и вновь просила о поисках доктора. Он назвал ей лишь адреса.
Эйверин тут же пошла на поиски врача. Карету она водить так и не научилась, а извозчики, снующие поутру из стороны в сторону на причудливых самоходах, вновь словно испарились. Пришлось довольствоваться лишь шляпой, чуть защищающей от ледяного дождя, смешанного с колючими льдинками.
Трех врачей не оказалось дома, а адресов остальных Эйверин и не знала. Поэтому она просто стучала в двери и спрашивала, где ей можно найти помощь. Открывали не все, отвечать осмеливались и вовсе единицы, но девочка шла от дома к дому, от квартиры к квартире и только крепче сжимала побелевшие губы.
Порой Эйви чувствовала на себе чей-то взгляд и резко оборачивалась, но ее глазам представлялась лишь мрачная опустевшая улица, да пару служащих, бредущих к пустому порту. Двадцать третий мог бы вполне щегольнуть перед Сорок восьмым своим безразличием.
Эйверин вернулась к постоялому двору за полночь, едва волоча ноги от навалившейся усталости и холода. Закоченевшие пальцы не справились с застежкой на пальто, и девочка уселась в кресло прямо в нем. Измотанная, она тут же задремала, не замечая, что на пол из синих досок с нее стекает дождевая вода.
Проснулась Эйви от налетевшего сквозняка и тут же подскочила, опасливо осматриваясь: окно не могло раскрыться само по себе. Порыв ветра смахнул со стола непонятно откуда взявшийся листочек и небольшую черную склянку, из которой на пол посыпались белые пилюли.
Эйви закрыла окно и подняла записку. На ней размашистым почерком было написано:
«По три в день. Больше жидкости. Доктор не придет к чужаку.
Расспросите пьянчугу Олла (Маарвиха д.18). Он что-то знает об Осколке»
Эйверин задумалась на пару мгновений. Может, мистер Дьяре и ребята где-то здесь? Почему же тогда они не показались? К чему такая скрытность? Ох, как бы ей хотелось сейчас увидеть Додо! Сейчас она неистово мерзла в этом темном и сыром городе, а Додо был самим солнцем. Он бы точно ее согрел…
Эйверин мотнула головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания, собрала пилюли, повертела их, настороженно понюхала, лизнула. На вкус они оказались горькими, запах имели едкий и препротивный, но разве был у Эйверин другой выход? Кажется, настала пора учиться доверять.
Эйви скомкала бумажку и, сунув Тюльпу в рот пилюлю, усадила его с опорой на подушки и залила в рот отвара. Никакого мгновенного чуда не произошло, но девочке чуть полегчало: она больше не сидела без дела, она пыталась как-то помочь, и это главное.
Эйверин сходила к себе, переоделась, но спать все же вернулась в комнату Тюльпа. Ей казалось, если ее не будет рядом, увалень перестанет бороться.
Среди ночи Эйверин разбудил чуть хрипловатый голос увальня.
— Пить, — просил он тихо и отчаянно.
Весь лоб парня вдруг покрылся испариной, рубашка и даже одеяло пропитались потом.
Эйверин раздобыла на кухне еще отвара, и лила его в Тюльпа с огромной радостью. Пилюли помогали. Незнакомец, их пославший, оказался не просто другом, он оказался спасителем.
Через пару дней Тюльпинс опустил ноги с кровати и сел, при этом задумчиво приговаривая:
— Как думаешь, в этом городе есть п-п-персики? Мне п-п-п-просто ужасно хочется п-персиков…
Эйверин улыбнулась уголком рта, стараясь не показать увальню, что очень рада его возвращению.
— К-к-кажется, я п-п-подхватил местную болезнь, о которой говорил служащий, — Тюльпинс взъерошил влажные от пота волосы и схватил со стола небольшое зеркальце. — О, ты видишь? Теперь у меня не только усы растут, но и борода! — парень самодовольно потеребил два волоска, что едва виднелись на его подбородке.