— Ползи! — велела громко Эйверин, подбираясь вплотную к берегу.
Тюльпинс дрогнул, увидев молнию, а потом прижался к берегу животом и, пытаясь отталкиваться от кустиков жухлой травы с крепкими корнями, пополз наверх. Грязевой поток хлестал ему прямо в лицо, и он начал сдаваться, постепенно съезжая обратно.
— Увалень дурацкий! — Эйверин, проворно забралась наверх, цепляясь за ветки, и схватила Тюльпинса за ворот пальто. Ее пальцы побелели от холода и напряжения, но она тянула и тянула на себя парня, пока тот тоже не оказался на более или менее твердой земле.
— Выжили! — Тюльпинс развалился на гладкой траве и от радости даже хлопнул ладонью по луже, в которой оказался.
— Не захлебнись, — пробурчала Эйверин, отирая рукавом лицо. Она продрогла до костей. Мысли уже становились вязкими, ноги дрожали от слабости.
Увалень тяжело поднялся и посмотрел на тучи, несущиеся в сторону Сорок восьмого.
— Ветер слабеет, Эйвер! Чувствуешь?
— Нужно поднять карету! Чего ты вообще вытворяешь, а?! — Эйверин стянула с шеи потяжелевший шарф, и со всей силы хлестнула им Тюльпа по плечу. Она просто закипала от злости, понимая, что все это время могла спокойно спать на мягкой лавке.
Тюльпинс смотрел под ноги и шмыгал носом, как провинившийся ребенок. С мокрых волос его стекала вода, но они все еще продолжали виться. Ресницы его казались теперь еще длиннее, а посиневшие губы – пухлее. Скорбная складка, появившаяся недавно между его бровей, стала глубже.
— Ну, что такое?! Почему у тебя постоянно такой вид, будто ты разревешься с минуты на минуту, а?! — Эйверин вскинула руки и закусила губу. Ей стыдно было признаться в том, что она испугалась. Испугалась падающей кареты, визга Крикуна, последней вспышки разбитого фонаря, а еще одиночества, в котором вдруг оказалась.
Тюльпинс не ответил. Он поплелся к карете, ссутулившись, нога за ногу. Словно марионетка, от которой по чистой случайности оторвались несколько нитей. Эйви тяжело вздохнула, мысленно пытаясь доказать себе, что она совсем не обидела увальня, а вид у него такой несчастный только из-за того, что промок его любимый костюм.
Ветер стих, дождь прекратился неожиданно. На долину опустилось янтарное марево, размывая черты деревьев и берега реки. Эйверин, уже забыв про Тюльпа, уставилась на появившееся солнце, которое до полудня жгло ярко и неистово, зажигая искры на посеревшем снегу, а теперь поблекло, словно утомленное прошедшей бурей.
Тюльпинс вцепился в колесо кареты, пытаясь опустить его вниз, но ноги его скользили, а руки все-таки были недостаточно для этого сильными. Эйверин улыбнулась, заметив, что лицо парня чересчур уж покраснело, того гляди и вся голова лопнет от напряжения. Она разбежалась и, подпрыгнув, повисла на колесе. Карета приподнялась, грязь чавкнула и отпустила ее из своего плена. Спустя секунду оба колеса уже стояли на земле, а с дверец стекала коричневатая вода.
— Вот так! — воскликнула Эйви, радуясь своей силе. Она, наконец, позволила Крикуну выбраться из-под пальто. Бельчонок потряс головой и начал водить лапами по влажной шерстке, устроившись у хозяйки на плече.
Тюльпинс отчего-то медлил и не торопился забираться внутрь кареты. Эйверин, пожав плечами, уже встала на подножку, но парень неожиданно схватил ее за локоть.
— П-п-постой.
Эйверин вопросительно уставилась на Тюльпа. Он шмыгал носом и кусал губы, явно подбирая слова.
— Эйверин, они не могли уйти далеко. Т-ты не должна ехать со мной. Я справлюсь и сам, — Тюльпинс, наконец, осмелев, поднял взгляд на Эйви. Глаза его покраснели, но оттого казались только ярче. Теперь в них появилась глубина, которой раньше не было.
— Ты не справишься. И ты это точно знаешь. — резко бросила Эйверин, вновь разозлившись. Ей хотелось поскорее надеть сухую одежду, чуть согреться и наконец-то уснуть. Она чувствовала себя измотанной, ни на что не способной. А увалень вновь пытается завести бесполезный разговор.
— Н-не справлюсь. Н-н-но ты ведь не обязана…
Тюльпинс, скорее всего, неосознанно, посмотрел на свою ладонь, ставшую теперь мертвенно-бледной. Но Эйверин знала, что он злится на нее. Точно злится. Не может не злиться. У него бы все было в порядке, если бы не она. Жил бы у Полуночи, ничего не зная о ее тайнах, нежился бы в роскоши и богатстве.