Слушая его сбивчивые объяснения, Эйви не сразу поняла, почему тот протягивает Тюльпу ключи от кареты госпожи Полуночи. А отец все тараторил, что Хранитель остался жив. Что он уведет невольных изгнанников Сорок восьмого так далеко, как только сможет. Тюльпинсу мистер Гиз рассказал, что излечить его способно тоже, что его и ранило – Осколок Искры. И ближайший к ним Осколок находится сейчас у еще одного претендента в Хранители, который живет в Двадцать третьем.
Отец вернулся в оранжерею за мамой, а Эйверин и Тюльп помчались по брусчатке прочь из Сорок восьмого. Тюльпинс, как угорелый, дергал за рычаги и ойкал от боли: на его руке теперь не было повязки, и сломанные кости смещались при каждом неосторожном движении.
Служители из Серого корпуса пропустили их без проблем, словно карету они вообще не видели. Скорее всего, так оно и было. Об успешности побега отец хорошо позаботился.
Только через несколько часов чуть придя в себя, Эйверин полезла под лавку и нашла там карту мистера Тваля, сундочок с вещами, небольшой запас еды, воды, а еще целый мешок двилингов. Но самое главное – там была клетка с Крикуном. Эйви, опухшая после бала Полуночи, выревевшая, наверное, весь жизненный запас слез, так несказанно обрадовалась зверьку, что даже подпрыгнула на месте. Он больше не шарахался от нее, все смотрел черными глазками, да жевал припасенное лакомство.
Теперь же Эйверин сидела на лавке, согретая теплом остывающего двигателя и своего мягкого дружка, и не могла поверить в то, что произошедшее с ней – правда. Судьба сыграла с ней жестокую шутку. Позволила на миг приблизиться к хрустальной мечте, и тут же со всей силы швырнула ее об каменный пол, разбивая на тысячи мелких осколков. Но девочка знала, что справится. Возможно, неурядицы, расстраивающие ее жизнь с раннего детства, показали ей, что она все может. А теперь и вовсе она была свободна от изматывающего одиночества. Конечно, увалень – не тот герой, которого хочется видеть рядом, да и положиться на него полностью – верх глупости, но он доказал, что заслуживает доверия. Он просто встал рядом, когда пришла беда, и уже это сделало его каким никаким, но другом. Да и Крикун – всего лишь белка, но белка, способная кинуться на защиту своей хозяйки, а это совсем не мало.
Эйверин слабо улыбнулась и закрыла глаза. Морозный воздух сочился внутрь сквозь трещины в стекле, луна теперь светила прямо на Эйви, но девочка не стала задергивать занавеси. Пусть льется на нее чуть серебристый свет, пусть затапливает погасшее сердце и заставляет его биться с новой силой. Пусть дарит не надежду, а твердую уверенность в то, что все получится.
Глава вторая, в которой за Тюльпинсом и Эйверин усердно следят
Худощавый служащий Серого корпуса что-то промямлил, всматриваясь в протянутый документ и, ссылаясь на какие-то обстоятельства, умчался за начальником.
Эйверин ужасно хотелось выглянуть из окошка и посмотреть, что же там, за массивными воротами из черного камня. Наверняка уже можно рассмотреть ближайшие домишки, а может быть, и сотни кораблей с разноцветными парусами – Двадцать третий ведь морской город. Но Тюльпинс велел ей сидеть прямо и сделать такое надменное выражение лица, на какое она только была способна. Они ведь должны соответствовать карете Полуночи, украшенной драгоценными камнями, и пропуску мистера Тваля, открывающему любые двери. Правда вот карета все еще была в засохшей грязи, да с битыми стеклами, а пропуск после сушки пошел рябью и текст на нем стал уж очень неразборчивым…
Но Тюльпинс держался уверенно, и девочка пыталась вести себя подобающе. Удивительно, но бывший господин не стал наряжаться. Двум цветастым рубашкам предпочел черную, высоко поднял ворот пальто, а вьющиеся волосы и вовсе уложил в короткий хвостик на затылке. Да и Эйверин он велел надеть платье с плотным воротником, застегивающимся под подбородком, а голову покрыть широкополой шляпой, которую они купили в Сороковом. Тут как раз и пригодилась клетка для Крикуна: Тюльп сказал, что в Двадцать третьем животным не рады.
— Здесь весьма своеобразное отношение к молодым девушкам… Им н-не п-п-позволено напрямую обращаться к мужчинам, гулять в одиночестве, н-нельзя даже п-петь, п-представляешь? Здесь это считают неприличным… — Тюльпинс хихикнул.
— Ты это к чему? — Эйверин вскинула бровь.