Он стал хорошим хозяином. Я вам скажу: когда они покупали ЮКОС, никто, еще раз — никто не мог обоснованно назвать цену ни одной производственной мощности. За очень короткий период (с 1989 по 1992 год) у нас была сломана денежная система и система ценообразования. Вот основные средства… Когда при советской власти бурили эту скважину, потратили 1 млн рублей — тех рублей, старых. Потом в 1992 году поставили новый электромотор, который стоит 25 млн рублей, теперешних. И забили два колышка осиновых по 1 млн рублей уже 1993 года. Сколько стоит теперь эта скважина? Что хочу, то и ворочу. Иными словами, можно было сравнивать по принципу: вот аналогичная скважина в таком же состоянии в штате Техас, сколько она стоит. Но ведь это не сравнимо — другая страна, другое производство, другая система, другая ситуация. У меня к ребятам этого упрека нет — что купили за копейки. Тут даже не надо обладать особой экономической грамотностью, чтобы понимать, что иного способа приватизации — быстрого — не было. Если бы у нас рядом с Горбачевым был Дэн Сяопин и эту трансформацию производили бы не в порядке экстренной хирургии, а терапии, растянутой на 10–15 лет… Но такой возможности не было. Экономика обрушилась. Вспомните голые полки в магазинах. Сердце остановилось, нужен был электрошок. Упреки надо бросать тем, кто за 10 лет до 1991 года постепенно опускал нашу экономику.
Интересы Хархардина просто в силу его должности были диаметрально противоположными интересам Ходорковского. Ему-то надо было выбить из компании как можно больше для местных нужд. А компании надо было оптимизировать расходы. На самом деле от нефтянки в этом сибирском крае жизнь людей зависит на 95 %. И все это прекрасно понимали. До открытия здесь первых нефтяных месторождений на территории, если брать вместе Ямал и Ханты, в 1,5 млн кв. км проживали порядка 200 000 человек. Половина в чумах — кочевали вместе с оленями. Хархардин очень интересно сравнил этот западносибирский край с Сахарой, но со знаком минус: «В Сахаре песок и выжженная земля, а тут болота, озера и реки. Там плюс 50, здесь минус 50. И достаточно редкие вкрапления тайги, но в основном болота. Естественно, жизнь туда пришла, когда нашли нефть и газ, — в 60-х годах прошлого века. И самое интересное, расселялся народ там тоже по принципу Сахары — в оазисах. Вдоль рек Обь и Иртыш. Так появились города, начиная с Сургута и кончая Ханты-Мансийском. Все, что есть в этих краях, жизнь этого региона завязана на нефтянку».
В сущности, никакой иной необходимости в возникновении городов типа Юганска или Нижневартовска, так называемых моногородов, полностью подчиненных производству, не было. Это тяжелое наследство Советского Союза. Условия добычи в Западной Сибири схожи с Канадой, где людей привозят на работу вахтовым методом. И тут достаточно было привозить людей из Самары или Тюмени, было бы эффективнее и дешевле.
В намытом на болотах Юганске жить нельзя. Там нельзя вырастить здорового ребенка, в тех климатических условиях. Десять месяцев в году зима. Температура минус 30 зимой — это тепло. А при ветре с Ледовитого океана бывает и минус 40–45 градусов. Если прилетаешь в такой мороз, то 10 метров от самолета до машины кажутся адом. Летом полно комаров и мошки, потому что вокруг болота. Но люди не хотят уезжать. «Мы здесь родились, здесь и умрем». В последнее веришь сразу.
На ЮКОСе было обеспечение всех нечерноземных районов нефтью и нефтепродуктами. До прихода менатеповцев нефтью расплачивались все и за все: все бюджеты, налоги, все — нефтью. А нефть была довольно удобной схемой для воровства, особенно с учетом высокой инфляции, которая была в тот период. Каждый мэр города продавал нефть с отсрочкой платежа на полгода и на этой простенькой схеме зарабатывал.
Мне казалось, что Ходорковский оказался в Сибири в совершенно новой для себя ситуации, к которой он был не готов. Но коллеги вспоминают, что они уже проходили такое же сложное начало, когда заходили на «Апатит», с той лишь разницей, что здесь нефтяники, а там шахтеры. Ну и с нефтянкой оказалось посложнее.