И в камере о том же, видать, всю ночь о том же:
— Что ж они, сразу всех?
— Всех нельзя. Если сразу изо всех тюрем — что ты, сколько тыщ, разве выпустят, побоятся! В первый день мы такое натворим…
— У них прав нет держать после амнистии!
— По статьям, по категориям…
— Пять лет назад, к шестидесятилетию была, перегнали в отстойники, держали две недели, а жрать не давали. Тюрьма сняла с довольствия — кто будет кормить?
— Мы бы двери вышибли!
— Ладно брехать… В ту амнистию никто не ушел.
— В ту не ушел, а сейчас — всех. Ему нужно, этому… Власть взял, надо показать себя! А как лучше показать — для народа?
— Какой народ, дура! Они про нас думать забыли!
— Верно! Он себя покажет… Перетравит нас этим… дустом — и по новой… Справедливость, законность!..
Я уже наслушался, еще на спецу — Боря, Пахом, Андрюха… Перетирали эту тему до тошноты. Отмахи вался, не хотел слушать, знал, не для, меня, а тут чувствую — завели! Их-то не выпустят, думаю я, зря надеются, зачем они, давно про них позабыли, а вот меня… И по справедливости, и для понта, и для престижа, и для политики, и в традиции, по «Борису Годунову»— прочли ему, подсказали: «Со временем и понемногу снова затягивай державные бразды, теперь ослабь, из рук не выпуская…» Все сходится!..
Радио молчит. В последних известиях — ни слова, в обзоре газет — ничего…
— Виталий Иваныч, может, не было, спутали?
— Было, Вадим, сам слышал…
Стучит кормушка, бросили пачку газет. Кидаются, хватают, где моя «Известия»?.. Вон она в чьих-то руках…
— Читай, сука! Не грамотный, что ли, читай!
— Серому отдайте, его газета…
Строчки прыгают в глазах, вот она… Маленькая статейка, две колонки… А что много писать, если всех! Отпустить и весь разговор!.. Ничего не пойму…
— Читай, читай вслух!..
Читаю, не могу врубиться в смысл, убегает, общие слова… Пошли номера статей, знакомые, чужие… Как петлю набрасывают, вытащил ногу, только руку выпутал, а нога в другой петле, снова ногу высвободил, теперь руку повязали, а тут сверху накидывают, за горло… Вот она, моя статья!.. «Кроме…» Кроме!
— Ты что, Серый, давай читай!
— Читай сам, не хочу…
Рядом со мной — Генка Барсуков, пришел со мной из сто шестнадцатой хаты, самый мерзкий в камере — акробат из госцирка, клеил девочек у центрального телеграфа, предлагал номер в цирковой программе, отвозил в однокомнатную квартиру без телефона в Орехово-Борисове, в ванной для них цирковая юбочка, прозрачная, из ванны поочередно, а он отбирает — годится-не годится… Пятнадцать «картинок» в деле. Это Генка порвал протокол у следователя, оболгали его, добавили две «картинки», каких не было. Вернулся из карцера — страшный, оброс за десять суток, втянуло, руки дрожат, а так здоровенный малый, жилистый, каждое утро перед завтраком ходит на руках вокруг дубка… Я на него смотреть не мог, не мог преодолеть гадливость, не отвечал, отворачивался. Сейчас он рядом, держит мою газету грязными лапами…
Кладу ему голову на плечо, закрываю глаза…
— Ты что, Серый?..— поднял небритую рожу от газеты.
Вот оно братство, думаю, оно не в общем деле, не в общих заботах, радостях-печалях, тут подороже — общность судьбы, какая разница, кто из нас хуже-лучше, кто разберет…
— Ну, отпустили?
— Дождались!
— Во суки?!
— А ты думал — чего тебе?
— Да у нас в камере никто не выйдет?
— Захотел! Когда было, чтоб отпускали!..
— Коммуняки!..
— Пошли они со своей газетой!..
— Амнистия!..
У Генки вырвали газету, рвут в клочья, топчут ногами…
— И ветеранов не выпустят? Хрен с нами, но — ветеранов!
— Ну гады, подождите, я с вами посчитаюсь!..
— Резать их, жечь! Погуляем!..
— Что с тобой, Серый? Неужели верил, отпустят?
— Завели, бес поймал. Хуже нет, когда ловишься на Такую дешевку, за себя стыдно…
— Забудь. Тебе, я гляжу, скучно в семье, переходи за дубок?..,
Сидим у Олега, его шконка возле окна, против Яна, по другую сторону дубка. Он мне сразу понравился, но я уже боюсь людей и первому чувству перестал верить. Ничего в людях не понимаю. Боюсь говорить с ним, так он мне нравится… Густая шапка русых волос, носатый — грузин из Сухуми. Был барменам в московском ресторане, в Москве у него жена, квартира, а все остальное в Сухуми. Кликуха у него — «Князь». Тот Олег — Князек, а этот — Князь. Веселый, легкий человек, на себя не тянет.