— Антенну?
— Антенну.
— Куда ж ты ее понес?
— Домой. Телевизор есть, а антенны нет. Нам надо.
— А она тебе дала?
— В том и дело. Я, говорит, себе купила. А нам?.. А где ее достанешь?.. Я ей объяснил, как тебе, а она пихаться… Я ее этими… плоскогубцами по башке. Разок ударил, она повалилась. Гляжу, вроде, неживая. Померла. Я ее в эту… ванную затащил, все с нее содрал и воду напустил. Вроде, потопла.
— Горячую пустил или холодную?
— Чего?
— Какую воду пускал, спрашиваю?
— Не помню, мало до верху не дошла. Закрыл кран и ушел.
— С антенной?
— Ну. Зачем она не отдавала?
— А дальше что?
— Мужик попался. Недалеко от ее дома. Продай, говорит, да продай. Привязался. Я и продал.
— Сколько взял?
— Червонец.
— Что ж дешево? Говоришь, достать нельзя?
— У него не было. Червонец, говорит, один.
— Что с червонцем сделал?
— Вина купил. Бутылку. Красного. Матери осталось.
— А дальше что?
— Тебе зачем… дальше?
— Давай, давай, Нефедыч. Чистосердечную. Не виляй. Знаешь, что будет, если скроешь?
— Знаю, — говорит Коротышка. — Я к ней опять пошел, к тете Паше. На другой день. Телевизор у нее остался. Новый. А ей теперь зачем? Тем боле, без антенны?
— Ты ж продал антенну?
— Продал, а телевизор остался. Зачем ему стоять без дела?.. Пошел, открыл дверь…
— У тебя ключ, что ли?
— Нет, у меня ножик. Я любую дверь открою.
— Ну открыл — и чего?
— Чего-чего! Взял телевизор, замотал в скатерть… Дай, думаю, погляжу, может, плавает?.. Зажег свет, а вода ушла. Сухо. Она лежит, как живая, вроде спит…
— И что?
— Голая она, без ничего…
Мерзкая ухмылка скользит по жеванному лицу Коротышки:
— Ну, у меня… аппетит проснулся, я ее…
— Хватит, Валентин,—не выдерживаю я, — оставь его!
— Писатель?! — вскидывается Валентин.
— Ты не в богадельне, в тюрьме. Или думаешь, мы кто такие?..Продолжай, Нефедыч. Все, выкладывай. Что дальше было?
— Ничего не было. Мент возле метро: откуда несешь, где взял?.. Чего я ему скажу? Вот телевизор, вот я… Он не слушает, не верит. Повязали и… к тете Паше.
— Ладно, — говорит Валентин. — Поверим тебе. Двигай сюда. Будешь мне сапоги чистить.
Коротышка берет сапоги, несет к умывальнику.
— Чем будешь чистить?
— Тряпкой, чем еще?
— Языком, падла! Языком вылизывай, понял меня!
— А меня ты понял? — я встаю со шконки: хватит, не жить мне тут, пожил!
— Оставь его в покое.
Валентин лениво поднимается…
— Ложись,— говорит Петр Петрович. — Утихни. Ну!
Валентин глядит на Петра Петровича, ворчит под нос, укладывается на шконку.
— А ты, парень, больно нервный, — говорит мне Петр Петрович, — не перегрейся. Он верно тебе сказал, тут тюрьма…
Как только Пахома увели, Петр Петрович стал ко мне особо внимательным. Без навязчивости, но цель несомненная — сблизиться. Играем в шахматы, о том, о сем. Но это первый разговор напрямую.
— Надо его отсюда выкидывать,
— говорит Петр Петрович.
— Кого?
— Засранца ташкентского. Глядеть тошно. Твой кореш сразу разглядел. Зачем нам?
— Мне и без него тошно.
— Еще кой-кого… Почистить. Если хочешь знать, самый опасный не он. Дешевка. Хуже всех мой… комсомолец.
— Валентин?
— Угу. Таких бойся, от них самая беда. И в тюрьме, и на зоне. Пока его обломают, он столько наворотит… С малолетки ушел — чему он там научился? Дома у него — залейся, а потому никак не врубится кто чего стоит. И себе сам назначил цену. Высокую. Таких надо давить, но с умом… И этого ублюдка уберем.
— Образцовую хату подбираешь?
— Зачем мне, как говорится, лишние переживания? Мне ладно, я привычный, а ты дергаешься… У тебя, парень, скоро… большие изменения.
— Почему ты решил?
— Понимаю кой-чего.
Вечером его потянули на вызов. Время было неурочное.
— Куда это тебя? — удивился я.
— К адвокату. Недолго осталось.
— Закрываешь дело?
— Я его давно закрыл. Тянут.
— А что за адвокат — свой или казеный?
— Я с ним не первый раз.
— Можешь попросить… позвонить мне домой? Он внимательно посмотрел на меня.
— Я с ним сперва перетру…
Утром на вызов ушел Миша.
— Ну, деловая хата, — подумал я вслух. — Министерство юстиции…
Гера рядом завозился, закашлялся и пробурчал:
— Хотя бы обоих увели.
Я, как всегда, выходит, последним соображаю.Вернулся Миша довольный, опять принес свежие газеты и сигареты с фильтром. После конфликта с Пахомом первый раз обратился ко мне:
— Хочешь «Литературку»? Свежая.
Складывает барахло. Мешок у него здоровый. Год сидит, набралось.