— Инвентаризация? — спрашиваю.
— Тюрьма, порядок, первое дело.
Еще через час стукнула кормушка:
— Катунин, с вещами!
Мише и собираться не надо — все сложено. Я поглядел на Петра Петровича. Спит, закрыл лицо полотенцем.Первый, подумал я.Вечером вытащили Коротышку. У него совсем ничего нет. Скатал матрас, взял в руку миску и засеменил к двери.
— Смотри, если кому дашь, убью! — крикнул Валентин.
Двое, думаю, кто третий? Валентин лежит теперь на месте Миши, у окна, рядом Мурат, спустился, дурак, вниз. Валентин уговорил и нещадно его мучает. Только и слышно: «Пой, гад!..»;«Повторяй за мной! Я…» Господи, прошу я, пусть третьим будет он…
Утром за ним пришли.Такого я еще не видел: Валентин заметался по камере, кричит, размахивает руками…
— Кто меня сдал?! Ну дождетесь… Нефедыч?! Ну, если Нефедыч!.. Убью, убью!.. А… Вон кто — Ташкент!.. Петрович, скажи, неужели на общак?
— У Геры спроси, — сказал Петр Петрович.
Валентин согнулся, взял мешок и медленно, шаркая, вышел из камеры. Чистая дьявольщина плывет над камерой, вползает в душу, дергает каждого и каждый отвечает — сам идет навстречу, бежит навстречу, пытается спрятаться, скрыться — куда? Где тут спрячешься? Одному скучно, другому страшно, третий ищет выгоду, четвертый —мало ли что, на всякий случай, пятый — как бы не было хуже, шестой — перетопчемся! Седьмой… Душно. И сил больше нет.
— Хорошо в тюрьме! — слышу я Петра Петровича.
— И воздух чистый! Давай, Вадим, в шахматишки…
И тут я вздрагиваю: сверху спускается Неопознанный, Саня.Когда-то, видно, здоровенный, толстый, сейчас обмякший, давно небритый, опухший, свалявшиеся, спутанные волосы… Страховидный мужик. Лет под сорок.
— Что с тобой, Саня,— говорит Петр Петрович, —не иначе снег пойдет посреди лета? Или еще чего.
— Сам сказал, воздух чистый. Продышусь маленько. Он садится к столу, подвинул миску с оставшейся от обеда, застывшей кашей.
— Мурат! — говорит Саня, — не в службу, а в дружбу, достань мою пайку из телевизора. Не знаю, где там у вас чье.
Разломил пайку, круто посолил…
— Верно говоришь, Петрович — хорошо в тюрьме.
— Живой, — одобрительно кивает Петр Петрович.
—Ежели оклемался, нарисовал бы чего путевое, а то сарай-сараем. Хоть бабу голую.
— Я не по этому делу, — говорит Саня, рот набит, зубы у него белые, крепкие.
— А ты по какому?
— Тебя могу нарисовать. Только не обижайся… Мурат, если ты ко мне такой добрый, дай тетрадь — во-он, с краю.
В тетради стопка листов. Пейзажи: дворик на крыше, деревцо возле трубы… Портреты, потреты… Наброски. Профессионально. Смело… А вот и наши… Пахом, Гера…
— А это кто? — спрашиваю.
— Не узнаешь?.. Я сперва думал, ты с ним снюхаешься. У меня серия — «желудки» называется. Личности нет, одни желудки! Видал, как он жрет? Я потому не слезал, лучше не глядеть….Пожалуй, Мишина суть. Она у него именно в желудке.
— Ты у кого учился, Саня?
— Училище кончил. Театральный художник.
— Я не о том. Кто твои учителя?
— Учителя?
— Ну, скажем… Сезан, Ван Гог или… Суриков?
У него загораются глаза, сквозь желтизну, густую-бурую щетину брызнула краска.
— Я тут полгода… Первый раз слышу человеческие слова… Сезан…
Глядит на меня удивленно и неожиданно светло, во весь белозубый рот, улыбается:
— Не Сезан. Скорей, Лентулов. Или… Фальк, может быть.
6
«Что хочу, то делаю»
Пьеса в трех актах
Камера на восемнадцать человек. Два окна —«решки». Между ними шкаф — «телевизор». Стены покрашены коричневой краской. У двух стен двухэтажные железные нары — «шконки». Посреди камеры — стол, «дубок». Сортир слева от двери — ватерклозет, завешанный тряпкой на завязках. Справа от двери — вешалка. Рядом глазок — «волчок». И над сортиром волчок. Железная дверь с вырезанной в ней «кормушкой» украшена вбитыми в железо болтами — шесть болтов в ряд, шесть рядов, образующих правильную геометрическую фигуру.Нижние шконки застелены: матрасы, одеяла, подушки, Верхние накрыты пожелтевшими газетами.
В камере шесть человек. Пятеро лежат внизу, шестой наверху.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ — под пятьдесят, невысокий, крепкий, седоватый — вор в законе.
МИША — сорок два года, еврей из Ташкента, сидит уже год, ждет суда, несомненно «кумовской».
ВАЛЕНТИН — двадцать пять лет, сидит за изнасилование, человек неуправляемый.
МУРАТ — двадцать лет, узбек из Самарканда, студент, запутали дружки, сидит за мелкое воровство.
ГЕРА — сорок лет, продавец-мясник, сидит за взятку, робкий, недалекий.
САНЯ — тридцать восемь лет, художник, сто вторая статья, убил мать.