— У меня, понимаешь, Серый…— начинает Гарик и оборачивается к ребятам: — Давайте, мужики, кто куда…
Встали и отошли.
— Через два дня у меня суд,— говорит Гарик,— третий, как у твоего кента на спецу. Но он осужден, можешь поверить, а мой суд отложили. Я год кручусь в этой хате. Вытаскивают на суд, вижу, не светит, как подходит к речи прокурора, делаю заявление: я татарин, по-русски не понимаю, давайте переводчика. Они откладывают, месяц-другой, приходит переводчик, а я по-татарски — ни слова. Мне адвокат говорит: судья твоего имени слышать не может, он тебя закопает, двенадцать лет повесит, а мне надо не больше десяти — сечешь? Двенадцать — ни по УДО, ни по амнистии, присохну, глухо. Адвокат говорит: если не будешь валять дурака, затягивать процесс, мы с судьей договорились — получишь десятку, а нет, твои двенадцать… Как думаешь, обманут?
— Не знаю, Гарик, боюсь советовать. Адвокат у тебя свой?
— Они все одинаковые, а можно ли ему верить — о чем они договорились?
Появляется шнырь.
— Тебя, Гарик, опять на вызов.
— Что?.. Адвокат? Да мы с ним попрощались до суда, что ему торчать в тюрьме?..
— Не знаю, — говорит шнырь.
— Может насчет того ханурика…— круглолицый первый раз открыл рот, глянул на меня, говорит тихо, а я разобрал: — Ну выломился который? Настучал, мразь…
— Видишь, — Гарик повернулся ко мне, — новости…
Гляжу ему в глаза, он отворачивается, достает тетрадь… Не нравится мне этот странный вызов, хорошо бы увидеть, когда он вернется, не пропустить, посмотреть в лицо…
5
В таком помещении он еще ни разу не был — наверно, бокс: лавка, шагу не ступить, темновато…. Да хотя бы всегда здесь: месяц, три, год — только не туда, лишь бы не обратно!..
Дрожат руки, ноги, внутри все дрожит, болят пальцы, ноги в огне, он снимает ботинки, взялся руками за ступни… Что же это такое, как могли такое позволить почему…
Его мешок рядом, но он и курить не может, сунул было по привычке достать табак и отдернул руку, нельзя курить в боксе, вытащат, поведут обратно… Что хотите, что угодно, только не туда!.. За что, почему мной так…
Дверь открывается.
— Выходи!
Старшина. Коренастый, рыжий, глаза странные…
— Оставь барахло.
— У меня тут…
— Сказано — без вещей!
Куда ж это, если без вещей… Значит, не назад, не в камеру… Коридоры, лестницы, переходы, туннели… В больничку?!
Светлый линолеум, чисто, двери… Просто двери в белой масляной краске… Еще одна лестница, деревянная…
Старшина открыл дверь, что-то сказал, кивает…
Он входит. Светло, чисто, за письменным столом майор… Тот самый, из того страшного сна: черный, до синевы выбритые щеки, толстые руки на столе, поросли черным волосом…
— Садитесь… Тихомиров Георгий Владимирович.. Статья сто семьдесят третья… Что с вами случилось?
— Я… Я прошу вас… Я не могу находиться в той.
— Почему не можете?
— У меня… болит сердце, душно…
— Вы были на больнице?
— Был.
— Сколько там пробыли?
— Два… месяца.
— Как два месяца?.. — смотрит бумаги на столе. Два с половиной, почти три!.. — Вы в тюрьме или в санатории?
— У меня…
— Если не ошибаюсь, мы с вами уже видались?
— Неет… Я вас никогда не… видел.
— Не видел и… Не слышал?
— Я вас никогда не видел, никогда не слышал.
— Хорошо. Что произошло сегодня в камере?
— Не знаю… Я проснулся от того, что… горели ноги…
— Горели?
— Не горели, но… Я очень прошу вас, гражданин майор, не отправляйте обратно, я… У меня не хватит …
— Вот что, Тихомиров, в тюрьме камеру не выбирают‚ вы пробыли два с половиной месяца на больнице, я еще проверю — почему вас держали так долго? Вид у вас здоровый, давление нормальное… Проверим. Вы были в четыреста восьмой?
— В четыреста восьмой. Я прошу вас, гражданин майор, куда угодно, но только не…
— Я вам сказал, Тихомиров, вы будете в той камере, в которую вас поместят. Вы были вместе с Бедаревым?
— С Бе… Нет, там не было такого.
— Вы его не знаете, не слышали о нем?
— Нет, гражданин майор, не знаю.
— Хорошо. Что случилось сегодня в камере?
— Я лежал наверху, пытался заснуть, мне было душно, тяжело, потом заснул, а… проснулся от того, что… Засунули в пальцы бумагу и… подожгли…
— Кто?.. Кто это сделал?
— Я не видел, гражданин майор… Я никого там не знаю.
— Кого избили в камере? Кто избил?
— Я никого не знаю, ни одной фамилии.
— А если я вам покажу, узнаете?
— Боюсь, что нет, я.. там так много народу…
— Вам предъявлено обвинение в тяжелом государственном преступлении. Или вы считаете, что с вами будут нянчиться?