- Отведите его в камеру при медсанчасти, — произнёс врач,
который впрочем, формой не отличался от офицеров охраны...
Рудакову хотелось поскорее попасть, в ставшую за эти месяцы род-
ной, камеру. Туда — где не будет всей этой, окружавшей его в
последние дни, суеты, не будет жёстких нар и холодной баланды по-
здно вечером, не будет допросов и постоянного внутреннего напряже-
ния. В конце концов, камера начала представляться для него оази-
сом, единственным местом, где можно отдохнуть от окружающего
мира, забыться, погрузившись в мелкие проблемы арестантской жиз-
ни. И, наконец — вернуться, к казавшемуся ему таким важным и
необходимым, занятию — вернуться к своим стихам и рисункам.
Обо всём об этом думал Игорь Рудаков, лёжа, закинув руки за
голову, созерцая потолок транзитной камеры.
ГЛАВА 27
В это время, в кабинете оперчасти, сидя за столом, лейте-
нант Попков, под светом настольной лампы, изучал личные дела
прибывших в тюрьму этапом арестантов, выводя карандашом на
папках номера камер, в которые нужно разместить новичков.
Когда перед ним легла папка с фамилией и фотографией Руда-
кова , лейтенант зло усмехнулся. Он припомнил их
разговор и своё обещание посадить арестанта в «плохую хату».
— Значит не хочешь по-хорошему? Тогда будем по-плохому, —
злорадно произнёс, лейтенант, глядя на фотографию...
Кода надзиратель пришел за списками заключенных, Попков впи-
сал последней в него фамилию Рудакова. Напротив всех фамилий в
списке стояли номера камер. Против фамилии Рудакова лейтенант
поставил заглавию букву — «Б» и протянул надзирателю листок.
— Этих по камерам. — Попков сделал паузу. — А последнего...
посади в одиночный боксик. Пусть посидит — подумает.
Ему есть над чем подумать.
Надзиратель хмуро кивнул.
Войдя в одиночный бокс, Рудаков осмотрелся. Бокс представ-
лял из себя помещение, размером метр на метр, с узкой, шириной
в полторы ладони, лавочкой и бетонным полом.
— «Гроб» — подумал Рудаков, глядя на исписанные деревянные
стены. Сев на лавку, он начал изучать надписи. В них,
неизвестные люди рассказывали ему о своей арестантской жизни:
«Саид передаёт привет всем бродягам. Я поехал на долго
ст. 161 ч. 2».
«Привет хате 25. Парняги, у меня всё тип-топ. Женя. «
«Малышка, приедешь на зону, отпиши мне. Люблю. Целую.
Толик хата 37». Вскоре, изучение настенных посланий наскучило
Рудакову и он, вытащив из сумки литературный журнал, погру-
зился в чтение. Одиночный боксик для ночёвки был местом крайне
неудобным. Сделанный таким образом, что в нём можно было лишь
сидеть и стоять, он словно специально был задуман как помеще-
ние, вытягивающее из арестантов все нервы и душевные силы.
У Рудакова уже вошло в привычку постоянно ходить по камере,
на арестантском языке — «тусоваться». Когда, сложив руки за спи-
ну, задав определённый ритм своему шагу, он бродил из конца в
конец, помещения и в какой-то момент улетал мыслями куда-то да-
леко-далеко от этих, окрашенных казённой краской стен. В бокси-
ке он был лишён даже этой, маленькой радости.
Рудаков попробовал поговорить с соседями. Справа от него, че-
рез досчатую стенку, сидел малолетка, ждавший этапа на зону. По
другую сторону боксик пустовал.
Вскоре из пустовавшего боксика послышался стук.
— Ой-ёй, сосед, а сосед, — раздался голос с кавказским акцен-
том.
- Говори, — ответил Рудаков, радуясь хоть какому-то обще-
нию.
- Ты с какой хаты? — спросил неведомый собеседник.
- Ноль-три.
- Я с два-шесть.
- На втором этаже?
- Да. Меня Казбеком зовут...
- Игорь. - представился Рудаков. — Собеседники помолчали.
- Жрать, хочу. Спасу нет... — продолжил Казбек. —
Вторые сутки голодный матаюсь. Думал, хоть в тюрьму привезут
— поем, а тут на тебе... Посадили в этот ящик... Казбек принялся
колотить рукой в дверь своего боксика.
- Командир, командир, — кричал он , приложив губы к глазку.
- Чего тебе, — послышался недовольный голос надзирателя.
- Командир, ужин был?