- Был.
- А почему нам не принесли?
- Не положено, — отходя от боксика произнёс надзиратель.
- Подожди командир, подожди. Ещё один маленький вопрос.
- Давай по быстрому.
- Когда меня в «хату» отсюда поднимут, я с два-шесть? Ну что
вам, долго человека на второй этаж отвести? -Я такими вопросами не занимаюсь.
—А кто занимается? — не унимался Казбек.
— Оперчасть. Дежурный посадил тебя сюда. Мне что — скажут
отведи, отведу.
Послышались удаляющиеся шаги надзирателя.
— Командир, подойди на секунду, — стуча кулаком в дверь,
Произнёс Рудаков.
-— Ну, чего ещё там, — неохотно направляясь к двери среднего
боксика, ворчал надзиратель.
Пока Казбек разговаривал с «дубаком», Игорь наложил в цел-
лофановый пакет съестные припасы из своей передачки, те, кото-
рые ещё оставались после ужина со своими случайными попутчи-
ками в «транзитке».
- Командир, возьми продукты... Соседу передай...
Надзиратель, разглядев через сетку глазка в руках у арестанта
прозрачный пакет, доверху набитый помидорами, огурцами и хле-
бом, стал открывать дверь
- Благодарю, браток, — послышался голос Казбека, когда над-
зиратель передал ему еду.
— Да не стоит. Ты сам откуда?
— Сейчас в Москве живу. А так, из Чечни. Ехал с родины, в
поезде с наркотой сняли. Третью часть лепят — там срок до пят-
надцати ... Короче, дела у меня полный караул. А ты откуда?
- Здешний я, — ответил Рудаков. — Сто шестьдесят вторая,
Часть вторая и двести двадцать вторая.
— Ого —о, — растянуто произнёс Казбек. — У тебя тоже —
беда. Тебе сколько лет?
— Двадцать три.
— Ровесники. Мне тоже двадцать три.
Послышалось шуршание целлофана. Чеченец жадно поедал
помидоры, выращенные и собранные незнакомой русской матерью.
— Казбек, слышишь?
— Ну, — ответил голос за перегородкой.
— Ты воевал?
- Воевал, — ответил чеченец.
- И убивал?
Это война. Если не убьёшь ты — убьют тебя.
- У меня друг и Грозном без вести пропал. Ещё в ту — новогод-
нюю ночь, когда первый штурм был... Мать его постоянно туда ез-
дит, ищет. Всю Чечню объехала, квартиру на меньшую разменя-
ла, денег назанимала, а всё бесполезно... Говорят, его живым ви-
дели. Будто бы где-то в горах. А мать его всё ездит, ищет. Столько
лет прошло, а она верит, что он жив.
- Может и вправду жив. Я в горах встречал русских пацанов,
они ислам приняли, за нас воевали... Может быть, и твой приятель
жив. Только, если он ислам принял, он обратно к матери уже не
вернется.
- А, ты, бы принял христианство?
- Нет.
- Даже, если бы тебе выбор дали — или будешь живым хрис-
тианипом, или -мёртвым мусульманином, неё равно бы не принял?
- Не знаю... Сложно всё это... Сложно. Не дай аллах,
кому-нибудь так выбирать. Они помолчали.
- Послушай, — раздался после паузы голос чеченца. — Ты ведь,
христианин. Так?
- Христианин.
— Тогда возьми вот это... Он, тебе, больше к лицу.
Рудаков услышал, как что-то звякнуло о бетонный пол бокси-
ка. Нагнувшись, он увидел под лавкой, просунутый в щель между
перегородкой и стеной, серебристого цвета перстень-печатку.
Рудаков поднял его. Христос в терновом венке и красиво отлитые
по бокам кресты, украшали печатку.
- Он не драгоценный — так железяка, но сделан красиво. Ты
христианин, он тебе нужнее, чем мне, — говорил чеченец.
- Спасибо, Казбек, —любуясь перстнем, промолвил Рудаков.
Что-то хорошее и благородное — настоящее мужское, было в этом
жесте чеченца.
— Тебе спасибо, за еду. И вообще. Приятно с хорошим
человеком поговорить.
Вскоре чеченца увели. В боксик поместили двадцатилетнего паца-
на. Он только что «заехал на тюрьму». Поэтому он постоянно
одолевал Рудакова вопросами о тюремной жизни, но главное, что его
интересовало, был вопрос о том, когда его выпустят из этого гроба.