Есть ещё совсем уже неофициальное разделение камер. Суще-
твует оно, в основном, на общем режиме, где помимо «нормаль-
ных» хат, встречаются «тёмные» хаты — камеры, в которых сидит
либо «утка» — сборщик информации для оперчасти, либо на пра-
вах лидера, там встаёт человек с небезупречной по арестантским
понятиям, репутацией и начинает гнуть в хате «политику», от-
личающуюся от воровского кодекса чести. Так же, не редкое явле-
ние на общем режиме «беспредельные хаты» — камеры, где тво-
рится полное беззаконие и в которых не придерживаются ни ка-
ких норм и «понятий».
Всех этих тонкостей и нюансов тюремной жизни не знал Игорь
Рудаков, когда, ближе к обеду, получив на вещевом складе постель-
ное бельё, в которое входили: матрас, подушка и наволочка с про-
стынь, имевшие от многочисленных стирок серый, пепельный
цвет, шёл со всем этим скарбом по коридору третьего этажа здания
тюрьмы.
— В какую его? — спросил коридорный, сопровождавшего Ру-
дакова надзирателя. Тот посмотрел на маленькую, картонную кар-
точку.
— Три — шесть.
Коридорный открыл синюю металлическую дверь, на которой
белой краской была выведена небольших размеров цифра — трид-
цать шесть.
Хата три — шесть но тюремным раскладам была «тёмной».
Камера являлась «восьмиместкой», метра три с половиной в
ширину и метров шесть в длину. Две пары двухъярусных «шкона-
рей» примостились у противоположных стен. В пространстве меж-
ду ними располагался «общак», оставляя между лавками, примы-
кавшими к нему, и «шконками» лишь узкое пространство, пройти
через которое можно было только боком. На передней стене, зани-
мая большую её часть, находилась «решка» — зарешёченное час-
тыми, железными, толщиной с палец прутьями, окно. Снаружи оно
было закрыто «ресничками» — своеобразными металлическими жа-
люзи, пропускавшими лишь немного света да свежий воздух, но
что-то рассмотреть сквозь них было тяжело. Как и во всех каме-
рах, над дверью постоянно горела лампа ночника. Другая лампоч-
ка свисала с потолка над самым «общаком».
Пойдя в камеру, Рудаков стал шестым обитателем этого поме-
щепия. Поздоровавшись, он закинул свой матрас на верхний, сво-
бодпый ярус одной из «шконок».
- Тебя как звать, парень? — задал ему вопрос высокий пол-
ный, с большими губами и чёрными прямыми волосами арестант.
- Игорем меня зовут.
- Меня Шамиль. — Глаза нового знакомого испытыва-
юще смотрели на Рудакова.
- Да, ты, присаживайся, — указывая ему место за «общаком»
говорил Шамиль, — чифирить будешь?
- Я не чифирю. Не буду.
- Почему не будешь? — с интонацией, в которой смешались
удивление и угроза, вопрошал Шамиль, — знаешь за собой чего-
нибудь? Или за нами что знаешь?
- Ничего я ни за кем не знаю... Не хочу просто — вот и всё.
- Ты откуда сам будешь? — ковыряясь спичкой в зубах, спро-
сил Шамиль.
- С Заречного района.
- Из города значит, будешь?
- Из города.
- Блатхату у магазина «Пеликан» знаешь?
- Нет.
- Какой же ты с Заречного, если таких мест не знаешь? — пре-
зрительно усмехнулся Шамиль.
- Вот такой вот.
Оба беседовавших напряжённо смотрели в глаза друг другу.
Словно оценивали силу и способность выдерживать долгий, при-
стальный взгляд. Так бывает у боксёров-профессионалов перед
началом боя. В тот момент, когда они жмут руки сопернику, глаза
их устремлены друг на друга. Будто каждый из них желает пода-
вить соперника, победить его ещё до боя, побить морально, подчи-
нив своей воле.
— Эй, Вовик, как у нас там чай? — повернувшись в сторону
двери, развязно проговорил Шамиль.
Вопрос был адресован невысокому, худощавому мужичку лет
сорока, который, как успел заметить Рудаков, постоянно находил-
ся в работе, — что-то отскребая, подметая, чистя или варя на двух
тумбочках, расположенных по правую сторону от двери и служив-
ших в камере чем-то навроде «кухонной плиты», так как над ними
находилась единственная в камере розетка.