Вскоре старик уснул. Другие сокамерники Рудакова уже давно
спали, уставшие за день, они сразу же «отключились», лишь только
Коснулись головами подушек.
Рисуя, Рудаков не замечал хода времени. Где-то вдалеке, слы-
шался стук колёс поезда, то и дело тишину нарушали, протяжные,
надрывные паровозные гудки. Он глотал чифир, курил, вставши
на лавку и глядя в зарешеченное окно камеры. Смотрел на мерца-
ющие огоньки городка, слушал при этом мелодичный треск сверч-
ков и на душе у Рудакова, после всех треволнений последних дней,
впервые стало спокойно и даже как-то уютно. Он не думал о том,
что его ждёт, не вспоминал о том, что было, он просто наслаждался
этой тёплой летней ночью, её звуками и запахами, её одиночеством.
Вскоре, посветлевшим на востоке небом, за «решкой» забрез-
жили первые признаки рассвета. Рудаков закончил рисовать и по-
лучив пайку хлеба, пол буханки на человека, сахара — четыре ма-
леньких, в два напёрстка, мерки на камеру, вновь закурил.
Солнце своими первыми, утренними лучами раскрасило од-
ноэтажный корпус, расположенный напротив основного здания
тюрьмы.
Солнечные лучи — как много они значат для арестанта, как мно-
го дум наводят на него они, как о многом заставляют вспомнить.
Когда вот такой вот, солнечный лучик, пробившись через решетку,
освещает камеру, в душах многих заключённых пробивается надеж-
да. Надежда на то, что всё образуется и нее эти трудности и страда-
ния будут не напрасны. Что в будущем всё будет хорошо и что само
будущее как этот солнечный лучик — светло и прекрасно. В их ду-
шах рождалась надежда, хотя в большинстве случаев, этим надеж-
дам не суждено будет сбыться. Ведь так далека мечта от реальности.
Рудаков пускал клубы дыма, попыхивая сигаретой, как вдруг,
в противоположном корпусе, там где размещались комнаты для
свидании, в том числе и для длительных — трёхдневных свиданий,
в одном из окон показалась рука. Тонкая и такая нежная рука, раз-
двинувшая белые, казённые занавески. Она словно танцевала в
окне медленный и чувственный танец. Вслед за рукой, на несколько
секунд, показалось лицо её хозяйки. Миловидное, женское личико
обвело взглядом тюремный двор и, улыбнувшись невидимому со-
беседнику, скрылось за вновь задёрнутыми занавесками.
Рудаков ещё минут пятнадцать стоял, глядя на квадрат окна в
надежде вновь увидеть это женское лицо. Но всё было напрасно.
Только сидевший и тюрьме может понять, какие чувства испы-
тывает арестант, увидев женщину. Режим на тюрьме устроен так,
что такое счастье выпадает редко. Многие собирают и коллекцио-
нируют в тетрадях обнажённые, женские натуры, вырезанные из
цветных журналов или обычных газет. Молодые арестанты бук-
вально впиваются глазами в экран телевизора, если по нему пока-
зывают сцены эротики — «ловят сеансы». Но всё это не то. Не то,
по сравнению с настоящей, из плоти и крови женщиной. Которую
арестанту редко, мимолётом удаётся увидеть. И которая никогда
не будет его, но которая будит в арестанте воспоминания о тех,
кто, быть может, когда-то любил его.
Рудаков и сам стал замечать, что из всех телевизионных передач,
стал более всего любить рекламные видеоролики. Те, в которых юные
богини что-то ели, пили, жевали или примеряли. Хотя дома он по-
стоянно выключал телевизор, когда по нему шла реклама.
Вот и сейчас, он стоял и ждал появления женского лица в окне.
— Тьфу ты, что я, малолетка что ли, — удивился себе Рудаков,
вспоминая, как юные арестанты буквально головы сворачивали,
крутя ими в разные стороны, когда небольшой микроавтобус с за-
решеченными окнами, вёз их из Советского отдела на «Литейку».
Они смотрели на каждые молодые, стройные, загорелые ноги, на
каждую юнную женскую грудь, на каждое смазливое лицо. Один из
малолеток, арестованный за групповое убийство, не выдержав всего
этого зрелища, проносившихся за окнами полураздетых летом кра-
савиц, закричал в узенькую форточку что есть духу:
— Бабы, мы выйдем. Мы всё равно выйдем. Вы будете наши.
На что получил тычок дубинкой в шею от сидевшего, напротив
сержанта и услышал от него:
- Выйдешь, выйдешь... Когда, ты, выйдешь, их дети уже в школе
учиться будут.
Рудаков подумал о том, что когда он освободиться, Даша
тоже, наверное, будет школьницей. Он закрыл глаза и долго не хо-
тел их открывать.
- Вот сейчас бы открыть глаза и очутиться там —
на много лет вперёд — размышлял он. Эти размышления на-
веяли на него тихую, молчаливую печаль. В конце коридора задре-
безжала колесиками тележка балландёра. Было шесть часов утра,
на тюрьме начали раздавать завтрак.