Толстяка, то, что называется на тюрьме — «разводили». Каргин
досконально знал, как это делать. Задавая вопросы своему
оппоненту, он заставлял того оправдываться и, оправдываясь, он
попадал в его зависимость. Каргин умел задавать вопросы, умел
пользоваться замешательством ответчика. Он знал, что любая
ошибка, любое неверное слово, может стать роковым в судьбе аре-
станта. За плечами Паши Каргина был пятнадцатилетний срок, а
это время, он хорошо изучил психологию людей. И знал, что глав-
ное — это постоянно находиться в психологической готовности, по-
стоянно контролировать себя. Думать, прежде чем, что-то гово-
рить, взвешивать каждое своё слово и действие. И если расслаб-
ляться, то в меру и только в кругу очень близких людей.
Он знал, что в психологии людских отношений — как в боксе,
нельзя пропускать удары, а отвечать ударом на удар. В противном
случае тебя сломают. Сейчас он видел, что толстяк, постоянно про-
пускавший психологические удары, оставляя их без ответа, был
похож на человека, стоящего на боксёрском ринге с опущенными
руками и находящегося в преднакаутном состоянии.
Пятнадцать лет неволи выработали у Каргина чутьё, он тонко
чувствовал психологическую атмосферу в камере. Чувствовал, что
из себя представляет каждый из его сокамерников, умело, то, что
на тюремном жаргоне звучит как «следил за движением в хате».
Все свои навыки он ловко использовал в своих интересах.
Теперь он знал, что толстяк сломлен. И чувствовал себя пауком,
в сетях которого запуталась жирная муха, которую он медленно
подтягивает к себе, с удовольствием наблюдая, как муха с ужасом
трепещет перед ним.
- Да ладно, вам, до слов докапываться, — неуверенно озира-
ясь, всё ещё стараясь улыбаться и говорить шутливым тоном, про-
молвил толстяк. — Шутите что ли?
- Ничего себе шуточки, — прервал его Витя. — Туг не до шу-
ток. Тут серьёзный разговор идёт.
— Правильно Витек калякает — какие здесь могут быть шут-
ки? Может ты и вправду голубой, а мы с тобой за общаком вместе
сидим, едим из одной «шлёнки» (тюремная алюминиевая миска),
пьём из одних кругляков. Я не хочу, чтобы мне потом, кто-нибудь
предъявил, что я с пидором из одной шлёнки ел, я не хочу в непо-
нятки попадать? — в упор расстреливая толстяка глазами, говорил
Каргин.
Сашка совершенно растерялся, он по-прежнему старался улы-
ться, но его улыбка больше походила на гримасу страдания.
— Ну что вы, мужики, разве я... разве... — от волнения он
даже начал заикаться.
Рудакову, который не принимал участия в этом разговоре или
скорее — «разводе», а сидя за общаком рисовал женский портрет с
фотографии в газете, было жаль толстяка Сашку. Но он видел, что
толстяк по характеру мягкий человек, к тому же постоянно ошиба-
ющийся в словах и заступиться за него, значило пойти сразу про-
тив Каргина и Вити. Он понимал, что это не реально, к тому же, с
таким союзником, которому он и сам не мог вполне доверять, его
ждало неминуемое поражение.
Игорь не вмешивался в происходящее, к тому же портрет, на-
писанием которого он занимался с самого утра, к концу дня начал
очень даже неплохо получаться. И он увлечённый работой, лишь
слушал, гадая, во что всё происходящее выльется.
Между тем на улице стемнело. И тюремный двор осветился нео-
новым светом нескольких фонарей, на один из которых стала за-
вывать овчарка у забора.
- В натуре, волка они, что ли, на цепь посадили? — слушая
этот вой, произнёс Каргин. Он уже давно позёвывал и ему захоте-
лось спать.
- Ладно, Сашок, давай будем спать ложиться. Утро вечера муд-
ренее, — говорил Каргин. — Но вопрос у нас по-прежнему остаёт-
ся открытым. А пока мы его не закрыли, с утра проснись, получи
всё что положено: хлеб, сахар, баланду. Мусор выброси, а то его
уже полный мешок. Ты, сам, во сколько дома вставал?
- Когда как.
- Вот видишь — когда как. Надо мне тебя к порядку приучать
Теперь будешь вставать полшестого, а то спите целыми днями, как-
сурки, — говоря это, Каргин посмотрел на Витю, который от его
взгляда невольно съёжился. Он то, действительно спал круглые сут-
ки напролёт.