В тот день, Рудаков с утра рисовал. Он замечал, что занятие это
увлекало его всё больше и больше. Рисуя, он как бы оставался в]=
одиночестве, наедине с самим собою. И в тоже время, за этим за-
иятием, дни пролетали как-то легко и незаметно. Было жарко и
он сидел за «общаком» по пояс голый. На его спине, обдувае-
мой прохладным ветерком, из распахнутой «кормушки»,
красовались уже немного поблекшие, но всё ещё достаточно
заметные следы от резиновых дубинок.
Рудаков, услышал пкрежет двери камеры. И повернул го-
лову в её направлении. В дверях, окружённый толпой офицеров, одетый
во всё белое - белых брюках и белой, как снег, рубашке, выгодно отгонявшей его
от цвета хаки офицерской формы, стоял Костя Матунин и чему-то
улыбался.
С Костей Рудаков учился в одной школе. И хотя тот был старше
Игоря четырьмя годами, всё же они были неплохо знакомы друг с
другом. Костина мама — Вера Алексеевна Матунина, была класс-
ным руководителем в классе Рудакова. И Костя, частенько прихо-
дил к маме после уроков на больших переменах, в основном для
того, что бы подкормиться, что-нибудь по быстренькому переку-
сить. Он немного стеснялся, когда мама ласково именовала его то
Костюшкой, то козликом. Особенно когда делала это в присутствии
младших по возрасту учеников. Но это нисколько не вредило его аппетиту.
Он жадно поедал мамины пирожки и булочки. За это к нему и
приклеилось прозвище — Пирожок. Да и весь внешний вид Кости
чем-то напоминал этот сытный продукт выпечки. Высокий, дород-
ный и розовощёкий, с вихром льняных, волнистых волос и посто-
янной широкой улыбкой. Казалось, весь облик Кости как специ-
ально был вылеплен для призывной комсомольской агитки с оче-
редным призывом — «Даёшь...». На фоне этой внешности, Костя
был всё время занят по пионерской, а позже и по комсомольской
линиям. Постоянно был озабочен проблемами приёма в ряды, со-
браниями, слётами, какими-то пропагандистскими акциями и по-
литинформациями, на которые учителя после уроков вынуждены
были приводить свои подшефные классы. Ученики
люто ненавидели эти мероприятия и, по возможности, предпочи-
тали прогуливать их. Но всё-таки, не смотря на такую бурную и
плодотворную деятельность, чувствовалась в Косте какая-то
фальш. Он постоянно так много улыбался, что, разговаривая с
ним, начинало казаться, будто Костя заискивает перед собеседии-
ком, стараясь быть для всех хорошим парнем, товарищем и другом.
Вот и сейчас, он стоял и улыбался. Улыбался разговаривая с офицерами,
водившими его по камерам следственного изолятора. С той же
улыбкой, выслушивал жалобы заключённых на произвол следствен-
ных органов, на плохое питание, на перенаселённость камер и на
многое, многое другое. Иногда Костя сочувственно кивал головой,
иногда, что-то записывал в маленький, бордового цвета блокнотик,
переспрашивая у арестантов их фамилии. Хотя, помечая что-то в
своем блокноте, он заранее знал, что разбираться со всем этим, он
всё равно не будет. Костя давно уже научился разделять дела на те,
которые требуют немедленного решения, на те, которые могут по-
дождать, и на дела, которых вообще лучше не касаться, чтобы не
попортить отношений с вышестоящим начальством. К последним,
он относил и все жалобы заключённых о невыносимости условий
обитания в подопечном ему следственном изоляторе.
Стоя на пороге камеры, прокурор окинул взглядом тесное и по-
казавшееся ему унылым и серым помещение.
— Господи. Ну и жилплощадь, — подумал про себя Матунин,
разглядывая узкую камеру, с тёмно-зелёными безликими стенами.
— Как здесь можно существовать, не говоря о том, что бы здесь
жить, — размышлял Костя.
Он вспомнил свой рабочий кабинет, размер которого минимум
в три раза превышал размеры этой камеры. Тут глаза прокурора
остановились на исполосованной спине одного из заключённых.
Матунин подумал, что сейчас ему вновь придётся выслушать мо-
нолог на тему незаконного обращения к арестантам со стороны пер-
сонала следственного изолятора. Он уже хотел войти в камеру, даже
поднял ногу для того чтобы переступить невысокий порог, когда
сидевший за столом и что-то писавший арестант обернулся.