- Я сам, — немного помолчав, продолжал старик, — полтора
года в одиночной камере провёл. Лет мне тогда меньше чем тебе
сейчас было. Зелёный совсем был. Знаешь, что помогло мне не
сойти с ума?
- Что?
— Книги, я их там запоем читал. Тогда в тюрьме приличная
библиотека была. Это сейчас в ней одни Ленины с Марксом оста-
лись. Всё растащили, разорвали. Тогда вообще тюрьма другой
была... — Каргин затушил окурок в пепельнице. — Так что, рисуй. Правильно это.
- Я тут ещё и стихи писать начал, — немного смутившись
произнёс Рудаков.
- Да ну? — удивился старик.
- Ещё на Литейке первые строчки на ум пришли. Сейчас
уже стихотворений десять насочинял.
- То-то, я смотрю, ты целыми днями из-за общака не вста-
ёшь.
- Хочешь послушать?
- Валяй.
Рудаков раскрыл тетрадь, в которой мелким почерком были
написаны строчки стихов. И сначала нетвердо, заметно волную-
щимся голосом начал читать:
Руки .матери.
Руки матери.
По твоим кудрям скучающие.
Руки матери.
В детстве тебя ласкающие.
Пишущие письма тебе в разлуке.
Внуков укачивающие руки.
От солнца, мороза потрескавшиеся.
Вдоволь работы наевшиеся.
Мама, мама — в беде и горе,
В холоде, голоде и неволе.
В час — когда ночью душевные муки,
Я вспоминал твои добрые руки.
Руки о детстве напоминающие.
Руки всегда меня понимающие.
— Ну, как? — спросил Игорь
Каргин не отвечал, по прежнему вглядываясь в небо за решет-
кой. Наконец он промолвил:
— Хорошо... Я тоже, когда-то пробовал этим заниматься, но у
меня так складно, как у тебя не получалось... Почитай ещё что-
нибудь.
- Вот это, пожалуй. Называется: «О той, что ждёт.» Я его только
вчера, ночью сочинил. Даже на чистовую переписать не успел.
Когда ты утратишь последний свой шанс
И веру забудешь в себя.
Ту вспомни, что с книгой уснула в руке,
Всю ночь ожидая тебя.
Предательства, лжи отхлебнув черен край,
Ты скажешь, —Дай, господи дня,
Увидеть уснувшую с книгой в руке,
Всю ночь ожидая меня.
Читая до боли знакомых строк рой,
Читая их день ото дня.
В тех строках разыщешь,
Что верит тебя, она ожидая тебя.
И тихо ночами няньчая дочь,