Вопрос застал лейтенанта врасплох. В его глазах промелькнули
злобные искорки и в уголках губ появилась ироническая усмешка.
- Что, было? — повторил он вопрос Рудакова, но, уже с инто-
нацией, в которой присутствовала угроза. —А разве ты не знаешь,
что было?
- Что знал, я написал в показаниях.
- Да читал я твои показания, — перебил его оперативник. —
- Что, ты, там написал, детские сказки. Ты их в другом месте рас-
сказывай. А сейчас, ты сядешь и напишешь мне, как было на са-
мом деле. Как ты напал на сотрудника охраны и завладел его та-
бельным оружием.
Эти слова словно электрический разряд прошли через Рудакова.
— Вот откуда у Руслана пистолет, — лихорадочно мелькали
мысли в голове Игоря, — Боже мой. Во что я влип!
- Выбрось его.Не стреляй, он тебе много горя принесёт, —
вспомнил он слова Руслана. — Рассказать всё это кривоногому? А
как же Руслан? Он же мне друг. Выловят его, привезут из Моск-
вы, начнутся очные ставки, опознания. Как я ему в глаза посмот-
рю?
— Пиши, — резко произнёс опер.
- Я всё написал. Всё рассказал следователя. О чём ещё
писать, я не знаю. — Ответ арестанта вывел лейтенанта Попкова
из себя.
- Значит, не знаешь, что писать? С памятью плохо стало? —
сверкал он глазами. — Вот сейчас я прикажу подвесить тебя в про-
гулочном дворике на ночь, повисишь — подумаешь, к утру, гля-
дишь, по-другому запоёшь. Отвечай, — перейдя на крик, продол-
жал лейтенант. — Хватит дурачком прикидываться. Сколько вас
было? Двое? Трое? Кто остальные? Фамилия, адреса? — глаза
опера наполняла ярость.
- Вот так, наверное, допрашивали врагов народа, в конце трид-
цатых годов. Может быть, даже в этом кабинете, — подумал Руда-
ков.
- Я уже всё написал. Больше добавить мне нечего, — произнёс он
вслух.
Лейтенант Попков, раздражённый упорством арестанта,
распалялся всё больше и больше. Лицо его приняло пунцовый от-
тенок, а изо рта на Рудакова брызгали капельки слюны. Опер уже
давно не сидел за столом, а поднявшись, вышагивал по кабинету.
Он останавливался и наклоняясь над арестованным, словно маленький хищ-
ный зверек, который видит, что дичь ему не по зубам, и от этого,
ещё яростней начинает на неё нападать.
- Значит, не хочешь по-хорошему? Тогда будем по-плохому.
Хорошо в хате живёшь? Да? Спишь. Днём спишь. Почему дней
спишь?
- Я не спал. Книгу читал, задремал немного.
- Задремал, говоришь? Ну-ну. Засиделся, ты у нас в хорошей
хате, засиделся. Пора тебя переводить.
Слова оперативника вызвали в душе Рудакова бурю чувств.
Кровь, тупыми ударами била в висок и ему всё труднее и трудно
удавалось сохранять спокойное выражение лица.
- Вот возьму и пересажу тебя в ломовую хату. Или, ещё лучше
обиженку, к петухам. Как ты на это смотришь? А? Пойдёшь к петухам жить?
Рудаков молчал.
- Молокосос зелёный, — думал он, глядя на белый лист бума-
гн, лежавший перед ним на столе. — И такая вот дрянь может ис-
калечить мне жизнь на годы. Такие, обычно, у нас делают хоро-
шую карьеру. — Такие, любыми путями добиваются своего, пус-
кай подлыми, пускай по костям — главное для них результат.
- Подумай хорошенько, — продолжал оперативник. — Срок тебя
грозит длинный, сидеть долго будешь. Потом в лагере тяжело будет
объяснить — как ты в ломовой хате оказался или ещё хуже в оби-
женке. Сам знаешь, какой народ зеки. Могут поверить, а могут в зад
трахнуть. Ты хочешь, что бы тебя лет десять в задницу трахали?
В этот момент Попков ощущал себя вершителем судеб. Он по
прежнему прохаживался по кабинету, сложив руки на груди, но
теперь шёл он медленнее, и в глазах читалось скрытое превосход-
ство и небольшая доля величия.
Рудаков молчал, опустив голову.
- Смотри, не пожалей. Пожалеешь потом, что не помог след-
ствию, а поздно будет. Всё — поезд ушёл, — опер картинно развёл
руками. —Ну что, будешь писать или в обиженку пойдёшь?
- Вот скотина, — думал Рудаков.