В какой то момент ему захотелось вскочить с места
и ударить в это, ехидно улыбающееся лицо.
Но он вовремя остановил себя, решив, что оперу только того и надо.
Он будет даже рад такому продолжению разговора. Сейчас же при
бежит тревожная группа и у лейтенанта будет хороший повод по-
тренировать на нём своё кулачное мастерство. А после он напишет
протокол и пришьёт Рудакову ещё одну статью — нападение на
сотрудника следственного изолятора, да ещё поторгуется за этот
протокол. Игорь собрался и произнёс вслух:
- Я уже всё написал, всё рассказал следователю. А насчёт пе-
ревода — он сделал паузу, — это ваше право
— кого куда сажать. От меня оно не зависит.
По лицу Попкова было видно, что он заметно раздосадован.
Лейтенант — ещё мало служил и поэтому не научился
как следует скрывать свои эмоции. Он резко поднялся из-за стола, за
который лишь минутой раньше сел.
— Пойдём, — произнёс он, забирая папку, в которую
ему так и не удалось положить признание Рудакова.
В коридоре Игорь, стоя лицом к стене, ожидал, пока опер зап-
рёт дверь кабинета.
— Ну ладно. Не хочешь по-хорошему—будем по-плохому, — гово-
рил лейтенант, крутя ключи на указательном пальце руки. — Даю тебе
два дня срока. После, или твоё чистосердечное признание будет у меня,
или ты будешь сидеть в плохой хате;, скорее всего в обиженке.... Отведи
его в ноль-три, — сказал он стоявшему по близости коридорному.
Надзиратель, невольно слышавший последние слова оператив-
ника, с сочувствием посмотрел на арестанта. Он, как и многие из
младшего состава персонала следственного изолятора, недолюбли-
вал и побаивался молодого оперативника. Недолюбливал за его
заносчивость и постоянную нагловатую усмешку. Побаивался за
хитрость и ум, которыми тот, несомненно, был наделён.
— Пошли, — хмуро произнёс надзиратель Рудакову.
Войдя в камеру, Рудаков долго не мог успокоиться. Он ходил из
конца в конец помещения, прокручивая в памяти все перипетии
разговора с опером. Он чем-то напоминал бегуна на средние дис-
танции, который только что пересёк финишную черту и теперь не
может отдышаться, прийти в себя от финишного спурта, в кото-
рый, казалось, вложил все остававшиеся силы.
Говорят, что стены обладают способностью впитывать в себя
людскую энергию, человеческие эмоции и страдания. Если это так,
То стены тюрьмы впитали в себя словно губка, столько злобы, го-
речи и безысходности, что переполненные всем этим сами стали
излучать впитанное.
Рудаков заметил, что, выходя на прогулку, он словно избавлялся,
сбрасывал с себя то напряжение, которое давило на него в камере со
всех сторон. Сейчас же, бродя по камере, он почти что физически
чувствовал излучение зла, исходящее от окрашенных в зелёную крас-
ку стен. Из-за этого ему казалось, что сами стены становятся всё бли-
же и ближе. Как будто они медленно и незаметно для глаз, двигают-
ся друг к другу навстречу. И готовы сплющить, раздавить его, чтобы
потом, медленно вновь встать на прежнее место.
— Ты, что разбегался? — произнёс старик, внимательно глядя
на Рудакова.
Тот остановился. Каргин и Витя с любопытством
смотрели на него.
- Куда водили?
- В оперчасть... На пистолете ещё одна дерюга висит...Посе-
рьёзней первой.
- Убийство? — спросил Каргин.
- Нет... Но может быть на нём и убийство есть.
Рудаков сам внезапно испугался этой своей мысли, высказан-
ной вслух. Он сел на лавку и обхватил голову руками.
- А чё, кум хотел? — старик, словно не обращая никакого вни-
мания на состояние Рудакова, задавал ему вопросы безразличным
тоном, каким обычно спрашивают у прохожих, сколько времени
на часах.
- Хотел, чтобы чистосердечно во всём признался, явку с по-
винной хотел оформить.
- А ты, что?
- Отказался. Он мне два дня на раздумье дал. Если не напишу,
через два дня обещал в обиженку посадить.
- Это к пидорам что ли? — удивился Витя.
-Да.
- Вот это оборот.
- Это не оборот, это у них методы работы такие, — ухмыль-
нулся Каргин.