— Раньше на тюрьме весело ночью было, — говорил Каргин. —
Во тьме затянет кто-нибудь душевную песню на решке. Все слуша-
ют— аж, мурашки по коже. С девчонками по решке переговарива-
лись, смех, шутки, приколы разные. Кликухи у тюрьмы просили...
— Это как? — удивлённо спросил Мишка «Малыш».
— Как... Встанет на решку кто-нибудь и кричит, — Тюрьма,
-Тюрьма дай мне кликуху.
— И давали?
— А как же. Каким первым словом назовут — такая и будет
кликуха. Похабно не называли, уважали друг друга.
Рудакову, иногда удавалось рано проснуться и не ложиться об-
ратно на боковую, после утренней проверки. Он не против был бы
пойти на прогулку, но выводить одного арестанта не позволял тю-
ремный режим, как и оставлять одного заключённого во время про-
гулки в камере. Поэтому, в хате с тремя арестантами на прогулку
идут либо все, либо никто. Два дня в неделю, в те дни, которые
считались на тюрьме «банными», ноль-три выводили гулять после
обеда. В эти дни «хата» шла гулять в любую погоду.
Прогулочных двориков в тюрьме было шесть. Шесть, примы-
кавших друг к другу камер, только в отличие от обыкновенных ка-
мер, у прогулочных двориков вместо потолка было небо в крупную
решётку. Пол был, видимо, когда-то давно заасфальтирован, но от
асфальта уже ничего не осталось. И то тут, то там из песка торчали
обломки красного кирпича вперемешку со щебёнкой. Ходить -
«тусоваться» по дворику приходилось постоянно глядя под ноги, так
как иначе, легко было споткнуться об кирпич. Стены двориков были
покрыты «шубой» — застывшими в причудливой форме нашлёп-
ками бетона. Сами дворики были размерами три на шесть метров.
Посредине, в землю были вкопаны деревянные лавочки. Над вто-
рым и четвёртым двориками стояли громкоговорители, из которых
во всю мощь лилась музыка молодёжных радиостанций. Делалось
это для того, что бы арестанты из разных камер не переговарива-
лись друг с другом через стену. Когда же, в редкие минуты молча-
ния громкоговорителя, им это всё-таки удавалось, надзиратель,
прохаживающийся но парапету над двориками и сверху наблюдав-
ший за заключёнными, включал ревун. Ревун висел в каждом про-
гулочном дворике над дверью. От его низкого, пронзительного зву-
ка, у арестантов потом ещё долго гудело в ушах.
Лавка, дверь и прилегавшие к двери стены были исписаны всевоз-
можиыми посланиями. Вних заключённые обменивались информаци-
ей, узнавали, кто в каких хатах сидит, передавали друг другу приветы.
Но больше всего было любовных посланий в женские камеры и из них.
«Ринатик, я тебя люблю» и подпись «Марина, хата два-восемь"
«Лена, жду от тебя весточки. Сергей»; « Валера передаёт нежный
поцелуй Кате в пятую хату» и множество, множество других по-
добных надписей. Иногда, свои послания любящие подписывали
ласковыми именами. Здесь присутствовали «тигрёнки» и «киски",
«малышки» и «солнышки» и прочие, ласкающие слух имена. Над-
зиратели ежедневно затирали эти надписи, но каждый день они
появлялись снова и снова, как грибы после дождя.
В тот день одна из надписей была адресована Рудакову.
" Игорю Р. В десять выходи в эфир. Стас.»
Рудаков равнодушно прочёл написанное на побелённой стене по-
влание.
- Подельник пишет?
Рудаков обернулся. Позади стоял Картин и, прищурившись,
смотрел на стену. Игорь хмуро кивнул.
Стас уже не был для него тем спасительным маяком в мире арес-
тантской жизни, как раньше. Рудаков теперь сам во всём хорошо раз-
бирался. И словно у волка, у него появилось чутьё на опасность и
неприятности. Камера хорошо научила его отличать горькую правду
от сладкой лжи. Он понимал, что в сложившейся ситуации, Стас уже
скорее не друг ему, а тот человек, от которого ему следует ожидать
этих самых неприятностей и тот, кого ему следует опасаться.
В каждой камере на тюрьме была своя радиоточка. Радио было
проводное, но сигнал шёл от общего приёмника, который в зависи-
мости от настроения и музыкальных пристрастий того или иного
ДПНКа (дежурного помощника начальница колонии, в обще-то, в
тюрьме эта должность звучит как ДПНСИ — вместо «колонии»,
Последние две буквы расшифровываются как следственного изо-
лятора) работал на той или иной волне. Работало радио с шести
утра и до десяти вечера.
Изобретательность российского заключённого всем известна и
не знает границ. По тюремному радио арестанты приспособились
переговариваться — вести разговоры между камерами. Для этого
один из проводов заземлялся и при условии, что собеседник из дру-
гой камеры сделает тоже самое, канал для связи был открыт.