— А вторым судом — это первый срок получишь, а потом при
везут с зоны — снова суд и к первому сроку второй приплюсуют..
Посчитай, сколько тебе выйдет. Рудаков закрыл глаза. Ему захоте-
лось ничего не видеть, ему хотелось, чтобы его сейчас не было, не
было нигде. Он открыл глаза и тоскливо посмотрел на окно каби-
нета.
"Разбежаться и прыгнуть ", — стучала в голове мысль.
Баранов перехватил взгляд арестанта, но понял он его по-своему.
- Я вижу, ты ещё ничего не решил. Сейчас пойдёшь в камеру.
Подумаешь. Через полчаса, я спрошу тебя о твоём решении. Толь-
подумай хорошенько, а то потом жалеть будешь о годах, кото-
рые ты мог бы прожить на свободе.
Пойдя в камеру, в бетонный склеп с тусклым светом ночни-
ка и широкими лавками по стенам, Рудаков испытал странное
чувство. Какая-то смесь облегчения и радости охватила его,
словно он нашёл единственное во всём мире безопасное место.
Как будто он вошёл в родной дом, в котором всё привычно и
легко. Кроме него, в этом помещении находился ещё один аре-
стант. Он возлежал на лавке, закинув руки за голову, и без-
различным взглядом созерцал потолок. Он почти не обратил
внимания на появление Рудакова, лишь кивнул в ответ на его
приветствие.
Игорь сел на лавку у боковой стены и стал рассматривать незна-
комца. Приличная одежда которого, состоявшая из дорогого кос-
, блестящих штиблет и чистой рубахи с воротником — стоеч-
кой, совершенно не вписывалась в этот интерьер.
Но больше всего его внимание привлекала не одежда, а лицо
ненакомца. Волевое, с проступающими на лбу бороздами морщин,
Говорившими об уме и неспокойной жизни их обладателя, прямой
нос и подбородок, под сжатыми тонкими губами, такой профиль,
скорее подходил для римского легионера, чем для преступника.
Светлые, прямые волосы незнакомца были редки, что красноречиво
говорило о надвигавшейся плеши.
Вообще, весь его облик и все его движения и даже «не движе-
ния" - внушали уважение к нему.
Видимо, обдумав что-то, незнакомец резко, одним рывком под-
нялся с лавки и принялся ходить по камере, отбивал такт каблука-
и своих туфель.
- Меня Семёном зови, — садясь на одну лавку с Рудаковым,
ронзнёс он.
Они разговорились. Семён сидел в тюрьме областного центра и
с интересом расспрашивал о жизни в СИЗО соседнего города. По
всему было видно, что он не рядовой арестант. Одна одежда, в ко-
торой его привезли из тюрьмы на допрос говорила о многом. По-
том разговор перешёл на другие темы. О себе Семён говорил мало.
Но профессию свою скрывать не стал. Семён был вором-карман-
ником.
— Как Шура Балаганов попался, — с интонацией разочарова-
ния и голосе говорил он. При этом он улыбался, выставляя напоказ
рот с золотой фиксой. — Поставил клячу на стоянку, — клячей он
называл БМВ спортивной модели, — надо было мне пешком прой-
тись...— И откуда этот чёртов троллейбус взялся? Представляешь,
у меня в кармане восемь-сот долларов лежало, а я у бабы кошелёк
со ста рублями вытянул.
— Семён как-то горько рассмеялся. — Что поделаешь — специ-
альность. Хотел себя проверить... Проверил. И, главное, баба ни-
чего не почувствовала. На беду в троллейбусе опер в штатском
ехал... Раньше я их чувствовал. Зайду, осмотрюсь и сразу по гла-
зам, по взгляду мента чувствую. Подвело меня на этот раз чутьё, за
это и сижу вот здесь.
Они проговорили весь остаток вечера. Рудаков читал Семёну
свои стихи, на что, тот, кивая головой, повторял: «всё так, всё так,
это жизнь, всё так " . И хотя Семён, казалось, внимательно слушая
всё же от взгляда Рудакова не скрылось то, что его мысли были где-
то далеко. И иногда в его глазах проскальзывала тоска.
— Плохие стихи? — спросил он своего сокамерника, ещё раз
заметив странное выражение отрешенности в его глазах.
- Нет. Вообще-то, я в этом не сильно разбираюсь. Сам один-
раз в жизни стихи писал и то под анашой. Потом прочитал — та-
кая дурь получилась. А твои — другое дело — за душу берут.