Подполковник решил бороться до конца. Но вот уже разговор, судя по всему, подошел к концу, а борьба по-настоящему еще не начиналась. Как же быть? И что делать, если Вася снова испортит воздух? Подполковник понял, что битва предстоит долгая. С давних пор он усвоил соображение, что непременно наступит минута, когда ему придется доказывать свою несуетность, храбрость и честность не на словах, а на деле, и вдруг теперь, когда эта минута наступила, оказалось, что он не готов, не знает, как вести себя, и похож на труху. Кто-то скажет, что реальный страх, овладевший подполковником, выказал слишком уж разительное превосходство над воображаемой храбростью и несгибаемостью. Но ведь гость, принесший беду, оказался совсем не таким, каким представляют себе потенциального врага в академиях и министерствах.
Виталий Павлович несомненный шут, а ужасен, мучительно страшен. Нет стратегии борьбы с ним, не наскрести подготовки к обстоятельной встрече с подобной опасностью, стало быть, не на что опереться силе сопротивления. Нечем крыть. Да, это тоже факт: в определенный момент — и о нем уже немало сказано — офицер струсил невероятно, как-то даже фантастически. Теперь надо было, взглянув правде в глаза, выкарабкиваться. Подполковник вдруг перестал сознавать себя не только военным, но и взрослым, зрелым человеком, он ощутил себя маленьким мальчиком, которого собираются обидеть. И случилось это потому, что шут и плут, наглый этот толстосум и отчаянный шантажист, уже намекнул ему, будто он впадает в детство. Впрочем, это было мимолетное ощущение, которое он не имел права воспринимать всерьез, если не хотел выступить посмешищем в глазах Дугина и его подручных, да и своих собственных. Оно и не могло быть другим, основательным, с чего бы? Будь оно не мимолетным, ему, вовсе не подсунутому воспалившимся воображением мальчику, а взрослому человеку с сединой на висках, никогда бы уже не выправиться. А он выправляется. Также нужно еще выковать радикальное, многое и в его жизни и в окружающей действительности меняющее решение.
Труднее всего дались первые слова, еще только указывающие на некое согласие и вероятие договоренностей. Подполковник произнес их не без застенчивости. Он давился этими словами, вызывая у слушателей невольную улыбку. Они и посмеялись бы от всей души, но резко поднятой вверх рукой Дугин-старший требовал сосредоточенности и серьезного отношения к происходящему. Не странно бы вышло, когда б уже начал распространяться слух, будто на подполковника нельзя было взглянуть без ужаса и боли. Залившись краской стыда, слабо шурша пальцами по коленям, он, большой чиновник, начальник, сидел перед каким-то выскочкой, прыгуном из грязи в князи, как ученик, смущенный тем, что плохо выучил урок. Но утвердиться в согласии и твердо опереться на последующую разработку условий совместной деятельности было необходимо, ибо только это сулило и даже, наверное, обеспечивало ему победу над Архиповым и убийцами судьи, столь важную для него в сложившихся обстоятельствах. Только так можно ступить в мир пусть туманный, полный неясностей и головоломок, но хоть как-то обнадеживающий, — мир, где, возможно, сами собой откроются некие горизонты, возникнет перспектива. А чего еще желать? Ни в чем нет у него такой нужды сейчас, как в чреватой разными хитростями и уловками перспективе. Он многоопытен, мудр, маневрен, лукав, изобретателен, и в результате в расставленную им сеть попадет сам Дугин.
И как он восторжествует, схватив подлеца! Как будет наслаждаться, попирая этого гадкого человека, бахвалящегося своим мнимым могуществом и господством! Да, нужно обернуться хитрецом и, раз уж вышла этакая чудовищная комбинация, играть с ловкостью и коварством книжного матерого шпиона. Дать согласие, не имея в виду соглашаться по-настоящему, от чистого сердца. И нельзя, между прочим, не учитывать каверзы и подвохи — их нынче хоть отбавляй, они на каждом шагу. Ты рассчитываешь на мощные заключительные аккорды, на окончательную и решающую схватку с силами зла, а дело оборачивается фарсом. Ты подминаешь противника под себя, сдавливаешь горло этому исчадию ада и ждешь заслуженных аплодисментов, а аплодируют твоему врагу. Кто знает, не увернется ли Виталий Павлович? Сейчас его время, фортуна улыбается ему, эпоха стелится ему под ноги. История торопливо оправдывает и обеляет подобных ему новоиспеченных господ. Держать на крючке Виталия Павловича — этому не учили в академии, об этом ничего не говорят в министерстве. Провожая в Смирновск, не напутствовали, ты, мол, возьми там за жабры местного туза, возьми-ка его с поличным.