Ранним утром он разбудил Маслова и попросил сходить, соблюдая все меры предосторожности, к его жене и привести ее сюда. Маслов тут же отправился исполнять поручение. Если он и был недоволен тем, что его разбудили в столь ранний, непривычный для него час, то ничем своего недовольства не выдал.
Едва приятель удалился, Архипова охватила тревога. Вдруг за его домом установлено наблюдение, а Инга, ничего не заметив, поспешит сюда и тем самым наведет на его, Архипова, след? Или в доме засада, Маслова схватят, он тут же во всем сознается, расскажет все как есть, мало заботясь, что после этого станется с нашедшим у него убежище беглецом. Наверное, следовало выждать, затаиться пока. Не будут же вечно следить за его домом или устраивать в нем засаду; в конце концов его причислят к находящимся в бегах и, в сущности, забудут. Таких беглецов в объятия вертухаев возвращает лишь случай. Но это если выждать. Вот если бы он выждал! А он не устоял перед искушением. В чем состоит это искушение, Архипов не знал, не разобрался, его просто одолевало нетерпение, он не мог ждать долго, да и рассчитывать на бесконечное гостеприимство Маслова было бы глупо. Необходимо что-то решать, что-то предпринимать. А принять разумное решение без участия и помощи жены он не в состоянии.
Архипов ничего не знал о том, что над его бедовой головой сгущается в образ карающего меча подполковник Крыпаев и что эту самую голову пообещал подполковнику вручить вероломный забавник Дугин-старший. Другой образ — мира как угрожающе шевелящегося в пасти огромной змеи жала — маячил перед ним, и лишь когда становилось особенно горячо, то есть по-настоящему жутко, перед его мысленным взором проносились какие-то отвратительные тени, в которых можно было, при желании, усмотреть сходство с подполковником и акулой бизнеса. Зато жена неуклонно претворялась в образ тихой и надежной гавани, домашнего уюта, заботливо приманивающего в ночи маяка.
Наконец в комнату, где сидел у стола, обхватив голову руками, Архипов, вошла Инга. Маслов не вернулся вместе с ней, он отправился куда-то по своим делам, а поскольку дел, по крайней мере согласованных не только с виртуальностью, у него по определению быть не могло, он, возможно, снизошел до проявлений деликатности, понимая, что мужу и жене есть о чем потолковать наедине. В избавившемся от Маслова пространстве, куда как удобном для эмоций, даже, наверное, изголодавшемся по ним, Инга, однако, не бросилась к мужу, не повисла у него на шее. Не раскрыла объятий, и ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она его увидела там, у стола, пригорюнившегося, сирого. Она остановилась посреди комнаты и посмотрела на Архипова, и лицо ее если не светилось равнодушием, то уж во всяком случае обогащено было немалым числом оттенков масловской невозмутимости. Посреди комнаты крепким, отлично сработанным монументом возвышалась молодая красивая женщина.
Архипов хорошо изучил приемы своей жены, и видимое ее отчуждение не встревожило его. Он метнулся к окну и выглянул наружу. Улица в значительной своей части просматривалась с высоты третьего этажа. Шли прохожие, мчались машины, деревья наливались весенней зеленью, а бродячие собаки, задирая умильно-жалобные морды, принюхивались к мелькавшим перед их носами сумкам. Обычный день, и Архипов решил, что причин для особого, частного беспокойства нет.
— Все нормально, Инга? — уточнил он на всякий случай, а по сути всего лишь начиная обстоятельный разговор с хранившей молчание и как будто неприступной женой. — Хвоста за тобой нет?
— Хвоста нет, — ответила женщина как бы с ленцой.
— Порадуйся возвращению мужа, — Архипов криво усмехнулся. Он шутил.
— Ночью приходили, искали тебя, — сказала Инга. — Уведомили, что тебе лучше сдаться, в общем, явиться с повинной. Мол, не усугублять и без того критическое положение. Ты кого-то там угробил в лагере, и еще этот священник, которого ты взял заложником, испустил дух.
— Как?!
— Пуф, пуф, — предъявила Инга свое понимание кончины отца Кирилла. Для пущей выразительности возвела очи горе.
— Священник… — пробормотал Архипов, и теперь по его лицу темными волнами пробежала судорога; он страдал и только что не извивался. — Но я… я и пальцем его не тронул! Да он просто разбился в машине!
Инга пожала плечами, показывая, что жизнь и смерть попа глубоко ей безразличны, а вот разыгрывать перед ней всякие мелодрамы, впрямь извиваться, нет решительно никакой надобности. Архипов подумал, что нынче, принимая обычную свою горделивую позу, Инга заходит слишком далеко и на это, возможно, имеются особые причины, — может быть, она разлюбила его, задумала развестись с ним? И если так, жизнь теряла всякий смысл. А еще пугало, что если Инга вздумает изобразить, насколько недостоин ее человек, севший в тюрьму из-за курицы, это получится у нее в высшей степени убедительно, и ему не останется ничего иного, кроме как почувствовать себя полным ничтожеством.