— Обо мне?
— О вашем брате, о вам подобных. Вы вот что, не млейте… вы обомлели, да?
— Немножко, самую малость…
— Так слушайте приказ. Искать! Ищите! Он там, — подполковник выставил вперед правую ногу и, корпусом опершись на нее, протянул руку, указывая на лежавший внизу поселок. — Прочешите весь этот район, и попроворней, так чтоб дело спорилось. А ландшафт здесь, по моим наблюдениям, довольно странный, причудливый. Откос, видите? И все будто с ним соотносится, от него пляшет. Так чему же в нижней части быть, как не сравнительно гладкой поверхности, а? Если вообразить и прикинуть, то как будто дно еще в древности высохшего моря. Но холм вырастает… Вот так штука! Холм этот, он словно прыщ какой, согласитесь, лейтенант. И еще поп некстати загнулся… Головкой стукнулся? Височком? Пейзаж, я вам скажу… Холм, он словно пенис торчит тут ни к селу ни к городу. В буквальном смысле слова живописный модернизм, если вы понимаете, что я хочу этим донести до вашего сознания. И даже смерть не скрадывает недочеты, не скрашивает недостатки, ничего не затушевывает. Вы чего это, лейтенант, рот разинули? Диву даетесь? Заслушались? Ну да, я зарапортовался. Мысли вслух… Но вы мне этого чересчур прыткого беглеца обязательно найдите, это ваш долг. Исполняйте!
— Есть! — крикнул лейтенант и повернулся к обступившим грузовик солдатам.
Подполковник огляделся и вдруг осознал, что остался один, наедине с телом священника. Все остальные бросились исполнять его приказ. Чересчур ретиво и как-то безрассудно, бездумно. Зачем было оставлять своего командира в одиночестве на этом мрачном холме, где, возможно, затаился преступник? Но подполковник и теперь не потерял присутствия духа. Он присел на корточки и всмотрелся в лицо погибшего. Красивый был парень, и кто знает, какую карьеру он мог бы сделать в своем ведомстве, не оборвись его жизнь столь неожиданно и нелепо. Подполковнику нравились эти худые и бородатые, довольно-таки редкие среди попов, по-настоящему аскетические лица, исполненные духовной силы. Попы в большинстве своем люд самый обыкновенный, даже, можно сказать, никчемный, а этот принадлежал, видимо, к избранным, славен был и далеко мог пойти. Однако ни пресловутой Божьей милости и справедливости, ни карьерных перспектив, ни внутренней силы не хватило батюшке на сбережение своей жизни, и возникает вопрос, странным образом выглядящий так, что вот исчезновение Архипова можно объяснить лишь своевременным прыжком из кабины, а покойный почему-то не прыгнул… Даже не столько вопрос, сколько утверждение. Но что же поп — струсил? Очень на то похоже. А может, Архипов помешал, прикончил прежде прыжка, пристрелил? У Архипова в арсенале огнестрельное оружие? В таком случае вопрос следует поставить иначе, но тогда на смену утверждению придет черт знает что. Многие из тех концов, что вроде бы уже худо-бедно сходились, вдруг разойдутся, разного рода нюансы скроются в некой непроясненности, и, глядишь, на все это скверное дельце ляжет тьма тайны, глухой неизвестности.
Ясно одно: этот священник с прекрасным аскетическим лицом мог далеко пойти. О, если бы не канул, не скрылся беглец!.. Подполковник, однако, перестал вдруг гадать, что представлял собой отец Кирилл, каких почестей добился бы, когда б роковой ночью не выстрелил в него отъявленный негодяй. Не прояви этот шут в рясе слабость и страх, а минута ведь выдалась вообще решающая и достаточно подходящая для того, чтобы проявить именно храбрость и отвагу, — не склоняться бы сейчас ему, подполковнику, над бездыханным трупом, мучаясь будущей ответственностью за неосторожное обращение с хрупким бытием штафирки. Священник почил в бозе, а подполковнику, командиру, руководителю большой операции, отвечать. Случайный страстотерпец порождает случайного ответчика, так, что ли? Черт бы его побрал, этого попа!
А кто виноват в случившемся? Если подполковнику поставить на вид, что-де следовало разобраться с преступником на месте, а не выпускать его из лагеря, — так ведь кто же мог бы ему содействовать и служить подспорьем, когда лагерное начальство все поголовно перепилось, совратив в измену трезвости и самое народную избранницу? С одной стороны пьяные уголовники, с другой — пьяные офицеры. Прекрасная ситуация! Великолепный оперативный простор для продуманных и решительных действий! О чем говорить с пьяными? с приплясывающим депутатом? Как все это назвать, если не скандалом? Поведение майора Сидорова следует взять на заметку. Обмен мнениями с ним ни к чему путному не привел бы; возможно, не приведет и в будущем. Последствий можно было ожидать из ряда вон выходящих. Подполковник ожидать не стал, взял ситуацию под свой контроль, иначе сказать, сделал то единственное, что должен был сделать. Но в результате преступник скрылся, а поп сыграл в ящик. Был ли возможен другой исход? Выпустить пьяное офицерье из столовой, разрешить им разные там мероприятия? Это легло бы несмываемым пятном позора на всю армию! А подполковник заботился о ее чести, достоинстве и доброй славе.