Внешне Фригидин старался казаться дружелюбным, однако Серёга чувствовал, что бухгалтер только ищет случая, чтобы провести против него настоящую диверсию.
– Вы слышали, Сергей, на нашего директора наехали… – сияя свой подлой мордочкой, сообщил Фригидин. – И не кто-нибудь, а налоговая инспекция… Я слышал слова угроз и антисемитские выкрики…
– Какие выкрики? – не понял Тютюнин.
– Ну, против этих… пархомчиков. – Фригидин пошевелил своими жёлтыми пальцами, словно это должно было объяснить недостающие детали… – Вы должны быть в курсе, Сергей, вы же простой человек. От сохи, так сказать…
– Что ты этим хочешь сказать, ты, скрепка ржавая?
Сергей шагнул к Фригидину, тот спешно отступил к своей двери:
– Ничего личного, Сергей. Ничего личного. Просто я, если вам интересно, произошёл из интеллигентной семьи .потомственных управдомов.
Дальше по коридору громко хлопнула дверь, и навстречу Тютюнину и Фригидину торопливо зашагал молодой человек в какой-то странной форме – то ли итальянского карабинера, то ли офицера вермахта образца 1942 года. Сергей видел такую в кино.
Пробежав до выходной двери, офицер вермахта неожиданно повернулся и, ткнув пальцами в Тютюнина и Фри-гидина, крикнул:
– Ну, жиды, дойдёт и до вас очередь! Не хотите платить, значит, придётся расплачиваться!
– Вот! Что я вам говорил! – злорадно произнёс Фри-гидин, – Сбежит наш Борис Львович в Израиль. Попомните мои слова.
– Ты что, придурок, мы же без работы останемся!
– Ну зачем же так сразу. Борис Львович поставит управлять «Втормехпошивом» опытного менеджера.
С этими словами Фригидин приосанился и расправил складки на чернильного цвета нарукавниках.
Бесцеремонно отпихнув бухгалтера, Сергей отправился проведать директора.
В приёмной было пусто. Секретарша Елена Васильевна, разведённая дама после сорока с ребёнком четырнадцати лет, приходила на работу ближе к обеду.
Тютюнин постучал и, не дождавшись ответа, вошёл в кабинет.
Штерн сидел, уставившись в окно.
– Борис Львович, вы как?
– А, Серёжа! – словно очнулся директор. – Вы, наверно, слышали выкрики этого молокососа?
– Что ему нужно было?
– Денег, Серёжа. Что им ещё нужно? Денег, конечно.
– И сколько?
– Пять тысяч долларов… Для начала. – Штерн грустно улыбнулся. – Вы представляете, Серёжа, он кричал мне «жид», думая, что этим поможет делу.
– Вы обиделись?
– Я обиделся? Я обиделся бы на себя, если б отдал ему деньги. Этому молокососу… И знаете что, Сергей, давайте я подниму вам жалование на двести рублей. Или что там двести – добавим все триста!
– Ой! Спасибо, Борис Львович! – приятно обрадовался Тютюнин. – Тогда я пошёл работать, Борис Львович.
– Идите, Сергей, работайте.
Тютюнин выскочил в приёмную и, толкнув дверь в коридор, сшиб любопытного Фригидина, который стоял, прижавшись ухом к двери.
Несчастный бухгалтер упал возле противоположной стены и дико заорал, когда увидел, что Тютюнин двигается на него. Он был уверен, что его будут добивать.
– Чего орёшь, глупый! Мне директор зарплату повысил, представляешь?
Сергей рывком поднял Фригидина с пола и, поставив на ноги, побежал к себе в приёмку – отрабатывать оказанное доверие.
– Вот так. Одним все, а другим ничего, – горько произнёс Фригидин, глядя вслед счастливому Серёге.
25
Открыв своим ключом дверь приёмочного помещения, Сергей с удивлением обнаружил там младшего приёмщика Кузьмича.
Тот сидел на прилавке в позе лотоса, а на полу валялись два пустых баллона из-под дихлофоса.
Глаза Кузьмича были закрыты. На лице отражалось полное спокойствие и безмятежность.
– Кузьмич, ты что, не уходил домой? Младший приёмщик приоткрыл один глаз:
– Дом там, где хорошо. Мне хорошо – здесь.
– А дихлофос? Куда подевались два полных баллона? Я же тебе их только вчера выдал!
Кузьмич вздохнул, открыл оба глаза и, выйдя из позы лотоса, свесил ноги с прилавка.
– Что ты об этих мелочах печёшься, Серёга? Знаешь ли ты, что, если бы моль по-настоящему понимала дихло-фос, она бы от него не дохла, а наоборот?
– Что наоборот?
– Она бы чувствовала себя здесь хорошо. То есть как дома.
– Если моль будет здесь чувствовать себя как дома, мы останемся без сданной продукции. Куда дихлофос подевался? Опять все на энтропию свалишь?
Тютюнин спихнул Кузьмича с прилавка и пошёл открывать павильон.
Многочисленные клиенты уже скреблись у порога, желая поскорее сдать добытые на свалках меха.
– Здравствуй, Серёжа! Как выходные? – засыпали Тю-тюнина вопросами знакомые старушки.
– И вам – здравствуйте. Занимайте места в очереди – сейчас начнём работать.
– Э-э, бабки, я первый! – прохрипел субъект с испитым лицом.
– Да уж помним-помним! – отозвались старушки, отодвигаясь от неряшливого бомжа.
Протолкнувшись к самому прилавку, «испитое лицо» обрушило на него какую-то то ли сумку, то ли мешок, в котором, судя по звуку, перекатывались бильярдные шары.
– Вот, хозяин, принимай товар.
– Мы сумки не берём, – покачал головой Тютюнин. Ему часто случалось отказывать собирателям картона, природного гипса, веточек чернозадника и огуречной копры, которые почему-то были уверены, что Тютюнин отвалит за эти богатства кучу денег.
– Мы сумки не берём! – повторил Сергей, поскольку «испитое лицо», казалось, совершенно не понимает, что ему говорят.
– Это не сумка, хозяин. Это котик. Морской котик.
– Мы животных не принимаем.
– О чем ты, хозяин? – На «испитом лице» появилось выражение крайнего удивления. – Это не сумка, а мех морского котика.
– Мех котика? А чего в этом мехе гремит? Камней насыпал для весу?
– Камней? – переспросил бомж и, сунув руку в проеденную крысами дыру, вытащил огромный мосол, явно превышавший размерами целого морского котика. – Это не камни, хозяин, это кости котика…
– То, что ты мне принёс, это никакой не морской котик. Это шкура коровы.
– Да клянусь, хозяин, – затрясло синими губами «испитое лицо», ударяя себя кулаком в грудь. – Я этого котика сам загарпунил на этом… на Байкале.
– Это не котик, – произнёс молчавший дотоле Кузьмич. Он стоял позади Серёги, на лице его была написана все та же безмятежность. – Это не котик, это корова по кличке Клара, которая умерла от ящура в тысяча девятьсот тридцать восьмом году и вчера была извлечена из могильника.
– Ну что, слышал? – усмехнулся Серёга. Он обернулся к Кузьмичу, – А откуда ты это знаешь?
– Мне открылся информационный канал.., – невозмутимо ответил Кузьмич.
– Понятно… А ты, друг, забирай свою морскую корову и закопай её обратно.
– Ну дай хоть трёшку, хозяин! – зашамкало «испитое лицо».
– Пошёл, пошёл отсюда, бомжара! – возмутились старушки.
– А я, между прочим, не бомжара.
– А кто же ты?
– Я, между прочим, диггер.
26
Пока Тютюнин бился на личном трудовом фронте, за ним уже с самого утра велась слежка.
Двое дядек в дорогих костюмах вели скромного приёмщика от дома до трамвайной остановки, а далее продолжили преследование на двух чёрных «БМВ» с затемнёнными стёклами.
Тютюнин находился в середине вагона, и кто там едет за трамваем, ему видно не было, зато другие пассажиры живо обсуждали этот странный кортеж и огромные, похожие на навозных жуков машины.
Сопроводив Сергея до места его службы, дядьки в костюмах заехали во двор и, оставив машины, подошли к дверям «Втормехпошива», чтобы выяснить, что это за заведение.
Постояв минут двадцать, они дождались, пока выйдет первый посетитель – им оказался бомж-диггер со шкурой коровы.