Во время этого исторического полета оба пионера новогвинейского неба пережили страшные минуты: их самолет, брошенный сильным воздушным потоком, чуть было не разбился вблизи трехсотметровых возвышенностей Эйрд. Опасность с трудом удалось предотвратить. В своем дневнике Харли сделал такую запись: «Далеко, насколько хватало глаз, ничего, кроме этих высот, не было видно. Мангровые заросли внизу вместе с перерезающими их каналами создавали ошеломляющий лабиринт. Так, пожалуй, должен выглядеть марсианский пейзаж с его сложной системой пресловутых каналов, разбросанных по безбрежной равнине».
Эйрд — действительно удивительный каприз природы. Возвышаясь словно маяк, он предвещает близость реки Кикори и населенного пункта того же названия.
Когда мы подплыли ближе, то увидели, что на фоне Эйрд появились какие-то строения. Это были дома миссии, принадлежавшей, по-видимому, Лондонскому миссионерскому обществу, которое вместе с другими подобными «очагами» цивилизации «посвящает» новогвинейцев в тайны христианской религии.
Вскоре «Руби» плыл уже по основному руслу реки. Еще один этап нашего путешествия подошел к концу. И вот мы уже взбираемся на высокий берег.
В таверне Тетби прохладно. Ее владелец охотно подносит все новые и новые бутылки с пивом. В соседнем салоне пусто. Мы оказались здесь единственными посетителями в тот день. Гэс, как обычно, представил нас хозяину, словно древних индейцев, оказавшихся при дворе испанского короля. Завязался разговор о последних новостях в Порт-Морсби, об общих друзьях, в котором я почти не участвовал.
Я внимательно наблюдал за тем, как попугай играл… с кошкой. Красивая яркая птица цеплялась клювом за перекладинку, проделывала изумительные пируэты, а уже через мгновение с пронзительным криком кидалась на спину кошке. Последняя терпеливо выносила все проделки своего друга. Лишь иногда она пыталась вытащить попугая наружу, на солнышко. Однако птица сразу же бросалась за стойку… и игра начиналась заново.
На улице стояла жара. Солнце было в зените. Влажный воздух, казалось, совершенно лишен кислорода. А нам предстоял еще путь в гору. С высокого берега реки, на который мы высадились, нужно было перебраться еще выше, в штаб-квартиру Питера Мейнара, исполнявшего в Кикори обязанности одновременно старосты и шефа полиции. Питеру пришлось также взять на себя роль «хозяина гостиницы», так как в Кикори такого заведения вообще не существовало. А пока мы едва тащились, неся на себе багаж, и проклинали все на свете. Единственным отдыхом на этом пути была остановка, которую мы сделали, чтобы рассмотреть новогвинейского казуара, привязанного веревкой за лапу, словно курица. Его поймали несколько дней назад в джунглях, и теперь казуар, размером с мальчика-подростка, терпеливо ожидал за примитивной оградой, когда наконец наступит его очередь отправиться в котел повара. На первый взгляд своим красным гребнем он отличался от австралийского казуара, с которым мне довелось «свести знакомство» несколько недель назад во время нашей остановки в Северной Австралии; казуар попросту вырвал у меня из рук ремень. Но какой жалкой показалась ему эта добыча! Ведь жесткий ремень ничем не напоминал по вкусу питона, которым надеялся, видно, полакомиться незадачливый казуар. Мой теперешний знакомый оказался гораздо менее предприимчивым.
Еще несколько минут пути, и мучительное восхождение закончилось.
Наше пребывание в Кикори должно, пожалуй, навсегда быть отмечено в анналах этого, с позволения сказать, «города». Ибо втроем мы увеличили — правда ненадолго — численность мужского населения европейского происхождения на целых тридцать три процента, что серьезно нарушило пропорцию между женщинами и мужчинами. Так, с нашим появлением в этих местах на каждую из шести белых женщин, проживавших у берегов реки Кикори, приходилось по двое мужчин.
Госпожу Мейнар, однако, мало волновали статистические данные, и она угостила нас ужином, состоявшим из продуктов, о существовании которых я почти уже позабыл. На столе появились ветчина, хлеб, джем и, конечно, пиво, без которого ни один почтенный австралиец жизни себе не представляет.
В бунгало Мейнаров каждому из пас предоставили настоящую кровать. Такой отдых показался нам подлинным блаженством — ведь во время путешествия мы спали в деревнях прямо на циновках.